Отрывки из книги доктора биологических наук, сотрудника Института проблем экологии и эволюции РАН Евгения Николаевича Панова «Бегство от одиночества» публиковались на страницах нашей газеты в 1999–2002 гг ). В предыдущих частях речь шла о проблемах взаимотношений «частей» и «целого» у колониальных одноклеточных и многоклеточных организмов, о принципах построения отношений между особями в семейных и территориальных группах различных животных. Настоящая, завершающая, глава книги посвящена взаимоотношениям между индивидуумами и группами у «наиболее социального» вида живых организмов – человека. Вопрос о соотношении «биологического» и «социального» в нашем поведении имеет давнюю историю и носит в значительной степени философской характер. Точка зрения, которой придерживается автор книги, – не единственная и во многом спорная. Однако учитывая значительное количество появившихся в последнее время публикаций на эту тему, в том числе и авторов, имеющих косвенное отношение к науке, мы считаем полезным ознакомить читателя с подборкой фактов, составленной высокомпетентным специалистом. А выводы каждый волен делать сам.

Е.Н. ПАНОВ

На острие социальной эволюции:
«Я» – «Мы» – «Они»

Неандертальцы

Лет эдак 20 тому назад меня пригласили прочесть лекцию о социальном поведении животных в одном из биологических институтов Москвы. Тема эта в то время у нас в стране была для многих новой, и присутствующие буквально засыпали меня вопросами. Подробности дискуссии давно уже стерлись из моей памяти, но один из вопросов я запомнил навсегда. «Но почему же, – воскликнул маститый седовласый зоолог, – Вы называете животных «социальными»? У них же нет денег!..»

Читатель, вероятно, знает, что появление денежного обмена – это сравнительно недавнее событие в многовековой истории человечества и что даже по сию пору существует немало «первобытных» культур, чуждых самой идеи звонкого металла. Так или иначе, обладание деньгами отнюдь не может служить существенным рубежом для разграничения социальности у животных и у человека. Разумеется, обмен в самых разнообразных его формах (женщинами, продуктами промысла и труда, и т.д.) – черта, характеризующая человека как существо высокосоциальное. Однако понимание всех тех преимуществ, которые открывает обмен, могло родиться у наших далеких предков только на сравнительно высокой стадии их интеллектуального и культурного развития. Немало поколений сменилось, прежде чем вполне привычными стали понятия «мое» и «твое» и тем самым оформилось представление о собственности. А этому на заре становления человека необходимости должно было предшествовать осознанное отделение индивида как личности от своих собратьев и соплеменников – тот самый рубеж, когда рождаются категории «Я» и «Ты», «Мы» и «Они» и группировка приматов-гоминид перерастает в человеческое общество. Именно это имел в виду выдающийся французский социолог Эмиль Дюркгейм, говоря, что коллективная жизнь людей, вопреки кажущейся самоочевидности, не возникла из индивидуальной, а, напротив, последняя возникла из первой. Именно здесь, по всей видимости, и коренится фундаментальное отличие социальности человека от всевозможных форм коллективизма у животных.

Главенствующая роль мыслящего, самоосознающего индивида как творца материальной и духовной культуры – в координатах которой только и возможно существование человеческого общества – долгое время ускользала от внимания ученых, занятых вопросом о путях социальной эволюции. Именно этим обстоятельством можно объяснить многочисленные попытки поставить знак равенства между законами, управляющими жизнью социума животных, с одной стороны, и человеческого общества – с другой. Особенно завораживала некоторых таких мыслителей картина необычайной сложности и целесообразности в организации общин социальных насекомых – таких как пчелы, муравьи и термиты. Казалось, что отличия этих общин от нашего собственного социума с его разветвленными механизмами производства и накопления материальных благ, административного и политического управления – это всего лишь отличие в степени, но не в качестве. Отсюда и многочисленные попытки использовать в применении к сообществам общественных насекомых таких понятий, которые применимы лишь для описания социальным структур и установлений человека, возникших, к тому же, на сравнительно поздних этапах эволюции человеческих обществ.

Вот, к примеру, в каких выражениях в конце XIX в. описывал немецкий естествоиспытатель Людвиг Бюхнер организацию общины медоносных пчел: «…приходится признать почти достигнутый идеал благоустроенного, как в политическом, так и в социальном смысле, государства. У них нет постоянного войска – как у других родственных им насекомых, а защита государства ... основана на всеобщем ополчении граждан, подобно тому, как граждане средневековых городов были в одно и то же время работниками и воинами. Но внутри все держится исключительно трудом, самоотверженным трудом ради общего блага», «... в труде пчелы достигли наивысшего коммунистического идеала. Труд вполне свободен, доброволен и непринудителен...», «Нельзя также особенно упрекать наших пчел-демократов за их монархический режим, если принять в расчет, что царица находится под присмотром и в зависимости от работниц и что сфера ее власти не может даже сравниться с полномочиями президента людских республик».

Вероятно, сегодня мало кто согласится с правомерностью использования при описании сообщества пчел таких выражений, как «государственное устройство», «демократия», «монархический режим», «власть», «коммунистический идеал», «ополчение граждан».

Все эти термины допустимы в данном случае лишь в качестве метафоры, но ни в какой мере не оправданны, если мы хотим разобраться в истинных принципах строения и организации пчелиной семьи. Только в переносном, метафорическом, смысле возможно по отношению к пчелам и употребление слова «труд», ибо это понятие предполагает рациональную, сознательно планируемую деятельность – в отличие от спонтанной активности насекомых, направляемой главным образом мощными, но неосознаваемыми импульсами инстинкта*. Так или иначе, если мы задались целью уяснить себе, в чем же социальная организация у животных принципиально отличается от социальности рода человеческого, нам придется познакомиться с бытующим сегодня среди ученых и философов пониманием таких категорий, как «общество», «культура», «государство», а также целого ряда других, также имеющих немаловажное значение для обсуждаемой темы. Но прежде чем мы займемся этим, стоит вплотную задуматься над тем, что же мы имеем в виду, когда пытаемся рассуждать о «человеке» и «человечестве» в их противопоставлении миру животных.

Согласно преданиям африканского народа йоруба, руками которого на территории нынешней Нигерии еще в XII–XIII вв. была создана впечатляющая цивилизация, возникновение всего сущего на Земле произошло следующим образом. Одуа, божественный предок первой династии йоруба, спустившись с небес, поместил на поверхность воды немного земли и курицу. Копаясь в земле, курица разбросала ее в разные стороны. Вот так вокруг Ифе, древнего города-государства йоруба, и возник мир.

Этот замечательный в своей первобытной наивности миф может служить прекрасной иллюстрацией явления, именуемого этноцентризмом. Суть этноцентризма в том, что человек вольно или невольно помещает общность, к которой принадлежит сам, в центр мировых событий. К сожалению, не чужды этому заблуждению были и многие европейские мыслители, пытавшиеся на протяжении веков уяснить себе сущность социальной природы человека – в его отличиях от животных – ориентируясь целиком или преимущественно на образ жизни, сложившийся в рамках так называемой европейской цивилизации и ее великих соседей-предшественников (культур Месопотамии, Ближнего Востока, Древнего Египта). И хотя материал, поставляемый как историей, так и сегодняшним днем великих цивилизаций Евразии, поистине огромен, привычка рассматривать природу человека через очки «европоцентризма», вне всякого сомнения, катастрофически сужает поле нашего зрения.

Мир человека разумного – того биологического вида, к которому принадлежим мы с вами, претерпел поистине не поддающуюся воображению эволюцию во времени и в пространстве. Время отделения так называемых гоминид – существ человекоподобного облика с поступательно развивающимися способностями к мышлению, овладению языком и созданию материальной культуры, теряется во тьме далекого прошлого. Ученые предполагают, что процесс очеловечивания наших предков-приматов мог начаться в период между 20 и 12 млн лет тому назад. Изготовлять и использовать достаточно разнообразные каменные орудия научились уже существа, которые из-за резких анатомических отличий от людей современного типа не удостоились чести быть причисленными к сошедшим со сцены поколениям Человека разумного. Речь идет как минимум о трех давно вымерших видах гоминид – о человеке умелом Homo habilis, человеке прямоходячем Homo erectus (куда относится и хорошо известный всем питекантроп) и о Homo primigenius (он же – Номо neandertalensis, или, попросту неандерталец), морфологически очень близком к современному человеку. Эпохи существования всех этих гоминид охватывает гигантский промежуток времени между примерно 3,7 млн и 50–40 тыс. лет тому назад (все датировки ориентировочны из-за разновременности хода событий в разных регионах).

Время появления на арене событий человека современного типа уже бесспорно принадлежащего к нашему с вами виду Homo sapiens, ученые относят к периоду порядка 40 тыс. лет тому назад. Этот наш далекий предок мог унаследовать от своего предшественника-неандертальца значительно развитую индустрию каменных орудий, другие практические навыки (например, умение добывать огонь и строить примитивные временные жилища), а также определенные зачатки интеллектуальной культуры – нарождающийся язык, обряды погребения мертвых, ритуальные действа, лежащие в основе зачатков изобразительного искусства. В археологической летописи время появления человека разумного совпадает в большей или меньшей степени с эпохой верхнего палеолита, то есть поздним периодом древнего каменного века. Судя по всему, племена древних людей-неоантропов, уже занимавшие к этому моменту обширные пространства Африки, Европы и Азии, начинают активно расселяться в незанятые еще регионы. В области Берингии они из Чукотки проникают в Северную Америку, а из Юго-Восточной Азии – на Австралийский континент.

По мере расселения в новые места обитания усиливается процесс расхождения (дивергенции) неоантропов в плане их морфологического облика и культурных традиций. Население Земли становится все более неоднородным, распадаясь на отдельные расы, внутри каждой из которых формируются более или менее самостоятельные группировки населения – так называемые этносы с их разнообразной и уникальной материальной и духовной культурой. Поистине грандиозно разнообразие лика человечества, претерпевшего многие тысячелетия этнической и культурной эволюции.

О реальности процесса быстрой дивергенции культур говорит тот факт, что уже в среднем и верхнем (позднем) палеолите в одной только Африке существовало не менее 15 традиций обработки каменных орудий. Эти региональные традиции в то время развивались независимо друг от друга в северных, южных, западных и восточных районах африканского континента. Различия между отдельными этносами в сфере приобретения прогрессивных практических навыков еще более усилились в последующие периоды эволюции этнокультурных группировок. Часть из них уже на протяжении неолита (нового каменного века), между 10 и 5 тыс. лет тому назад, далеко продвинулись по пути прогресса, освоив не только гончарное мастерство, но и постигнув первые секреты земледелия, скотоводства и архитектуры, знаменующих собой, кстати сказать, переход к производству продуктов жизнеобеспечения в условиях постоянной оседлости. Что касается многих других, то они оказались в своем развитии несравненно более консервативными. И по сей день на нашей планете существует немало этносов, сохранивших на протяжении тысячелетий своей истории приверженность культурным традициям каменного века, словно бы законсервировавших в первозданном виде раннее детство человечества.

Зулус в ритуальной одежде

Разнообразие человеческих культур, которое сложилось ко второй половине XX в., можно попытаться оценить на основе подсчета числа народов, обитающих сегодня на нашей планете. Народом (или этносом) я буду называть «исторически сложившуюся на определенной территории устойчивую совокупность людей, обладающую единым языком, общими особенностями культуры и психики, а также общим самосознанием (разделяемыми всеми сознанием о своем единстве и об отличии от других подобных совокупностей), которое зафиксировано в самоназвании данной совокупности».

Продолжение следует