Федор Карлович Лоренц

Лоренц Федор Карлович – орнитолог. Родился в 1842 г. (точная дата 27 марта (н.с.). Образование получил домашнее. Неоднократно ездил для изучения птиц и их нравов на Кавказ, в Терскую и Кубанскую обл. и т.д. Искусству и знанию Лоренца многие русские музеи, особенно Московский зоологический, обязаны редкими и ценными в научном отношении приобретениями, за что он получил медаль от общества любителей естествознания. С 1879 г. Лоренц помещает в журнале «Природа и охота» наблюдения за птицами Московской губернии, а также над пролетом птиц.

Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон.
Энциклопедический словарь, т. XVIII, 1896 г.

В библиографическом указателе «Птицы СССР» (1972) упомянуты 28 орнитологических работ Ф.К. Лоренца на русском языке и 13 на немецком. А если учесть, что под его влиянием и при его поддержке сформировались как ученые такие зоологи-орнитологи, как А.Ф. Котс, Г.И. Поляков, К.А. Сатунин, и вспомнить, что лоренцевские коллекции вошли в основной фонд Дарвиновского музея и Зоологического музея МГУ, то роль Федора Карловича в развитии орнитологии окажется весьма значительной.

Однако имя Федора Карловича Лоренца сравнительно мало известно нынешнему поколению биологов. К счастью, имеются свидетельства современников о различных сторонах его жизни и деятельности. О нем писали С.А. Бутурлин, М.А. Мензбир, А.Ф. Котс, Ф.Д. Плеске. Эти материалы как нельзя лучше отражают атмосферу тех лет в орнитологии и человеческие качества самих ученых, поэтому они и взяты за основу этого очерка о жизни выдающегося ученого.

Вот что писал о своем учителе А.Ф. Котс.

«Федор Карлович родился в городе Вилюне Калишской губернии. Отец, текстильный мастер, родом из Саксонии, переселился вскоре на одну из московских фабрик, и здесь, среди большого города, протекали и детские, и юношеские годы молодого Лоренца. Таким образом, условия, среди которых приходилось развиваться будущему натуралисту, совсем не соответствовали настоящему его призванию. Получив самое скромное образование, окончив трехклассное училище, 16-летний Лоренц берет место в одной известной музыкальной фирме. Но вскоре его отец перевелся на фабрику в Богородском уезде. Вместе с отцом устроился наш будущий зоолог, и здесь, вдали от города, могла проснуться и окрепнуть горячая любовь его к природе и наиболее совершенным ее формам – к миру птиц. Лоренц все свободное от службы время посвящал охотничьим экскурсиям. Однако уже эти первые шаги к ознакомлению с птичьей фауной рисуют молодого Лоренца больше наблюдателем-натуралистом, чем охотником. За это говорит необычное для молодых охотников-спортсменов обилие чрезвычайно тонких наблюдений, сохранившихся у него на всю последующую жизнь. К этому периоду времени, шестидесятым годам, относятся все более ранние биологические заметки, разбросанные в позднейших сочинениях Лоренца, а также первые попытки сохранить добытые на охоте экземпляры путем художественной их препаровки. Возможно, что знакомству с первыми элементарными приемами в набивке чучел Лоренц был обязан указаниям какого-нибудь любителя. Но принимая во внимание, что даже среди профессиональных препараторов Федор Карлович, по крайней мере в отношении некоторых групп животных, не имел себе равных даже за границей, приходится признать, что совершенством, которого он достиг в препараторском искусстве, Лоренц обязан был всецело самому себе – редкому сочетанию врожденной наблюдательности и художественного дарования. Казалось, что при этих данных будущее его как натуралиста и художника являлось обеспеченным. И тем не менее призвание Лоренца опять было поставлено на карту, когда он вздумал основать свое собственное дело в области красильного производства. К счастью для науки, дело это не пошло.
Тогда Федору Карловичу пришла мысль применить на практике свое искусство препаратора и основать ту фирму, которой впоследствии суждено было занять совершенно исключительное положение. Уже первое выступление Лоренца на новом поприще, его участие в Политехнической выставке в Москве в 1872 г., обратило на себя внимание естественно-научных обществ, и это упрочило положение новой фирмы. Научные экскурсии, постоянное и внимательное наблюдение за поступлением птиц на рынки, а также масса материала, присылавшегося охотниками для препаровки в мастерскую, сделали Лоренца, бесспорно, лучшим знатоком орнитологического населения Московской губернии. Результаты этих тридцатилетних наблюдений были изложены в опубликованной позднее книге «Птицы Московской губернии». В этом труде, как и вообще во всех статьях и сочинениях Лоренца, характерной чертой является полная оригинальность содержания, свидетельствующая о личном опыте, и всюду, как в изложении фактов, так и в спорных теоретических вопросах (напомню лишь вопрос о различении беркута и халзана, о природе «полубелой лазоревки» и тетерева-межняка), мы находим собственное воззрение автора или по крайней мере новую аргументацию в пользу существующих уже в науке. Однако знания Федора Карловича Лоренца не ограничивались местной фауной. С целью получения новых, ценных для науки видов он завязывает отношения с коллекторами в отдаленных местностях России. И здесь его старания, его стремление расширить наши сведения о малоизвестных фаунах сумели захватить немало лиц, впервые научившихся на охоте видеть не только одну забаву, но и одно из средств к обогащению науки. Эта обширная корреспонденция с любителями и охотниками Центральной Азии, Сибири и Кавказа особенно расширила наши познания в отношении двух групп – тетеревиных и фазаньих, не случайно красотою оперения и своеобразностью повадок обративших на себя внимание Ф.К. Лоренца. Изучив, как никто другой, изменчивость, распространение и образ жизни местных форм, он так заинтересовался открытым в 1875 г. кавказским тетеревом, что временно бросил дом и уехал на Кавказ с целью изучить на месте эту замечательную форму. В результате – превосходное монографическое описание одной из характерных и дотоле малоизвестных птиц Кавказа, вошедшее в сочинение о северокавказских птицах. Главной основой этого труда послужила вторая, более продолжительная поездка на Кавказ. Что касается самой книги, известной каждому специалисту, то в ней и мастерски набросанные характеристики изученного края, и множество точных наблюдений, не говоря уже о вновь открытых им формах, совершенно заставляют позабыть недостаточность первоначального образования автора. Следует отметить еще одну особенность этого издания – это превосходные таблицы, исполненные совершенно новым способом. Последний наиболее совершенного применения достиг при составлении таблиц к другому капитальному труду – «О выродках тетеревов», давно задуманному Лоренцем. В этом труде имелось в виду дать результаты многолетних сборов и исследований в той области орнитологии, где Федор Карлович пользовался признанием первого авторитета.
Известный издавна среди промышленного мира и охотников, Лоренц в течение многих лет из сотен тысяч ежегодно доставляемых в Москву тетеревиных птиц имел возможность отбирать самые ценные из выродков, ублюдков и других чрезвычайно редких экземпляров, которые с особой тщательностью монтировались в виде чучел и препровождались к фотографу. Полученные фотографии in folio раскрашивались потом под наблюдением Федора Карловича. Больше двадцати таблиц, во многих тысячах экземпляров, были заготовлены автором таким образом и ждали только текста. Но, полагаясь на колоссальную память, Федор Карлович все откладывал писание книги и не оставил материалов, могущих облегчить задачу тех, кто принял бы на себя обязанность издать в возможно скором времени великолепный атлас и немногие сохранившиеся заметки.
Изданием своих печатных трудов Лоренц приобрел широкую известность среди зоологов-специалистов и, как член трех императорских ученых обществ, пользовался глубоким уважением в университетской среде.
Недостаток места не позволяет нам остановиться более подробно на научной деятельности Ф.К. Лоренца, иначе нам пришлось бы кроме множества заметок и статей в охотничьих и иностранных орнитологических журналах перечислить все случаи, когда одними лишь бескорыстными стараниями Федора Карловича осуществлялись научные работы его знакомых и учеников, непрерывно обращавшихся к нему за получением научных материалов. Это в области науки. И то же в области другой, быть может, еще менее заметной деятельности Лоренца: напомню о постоянном жертвовании экземпляров в университетский Зоологический музей.
Три поколения ученых приобщились к орнитологической работе на глазах и под ближайшим руководством Федора Карловича. Кто из многочисленных знакомых по работе или учеников его не сохранил самого светлого воспоминания о приветливом, отзывчивом характере, о благородном облике Лоренца, о долгих, неизменно привлекательных беседах и научных спорах в его скромной мастерской, уставленной коллекциями любимых им животных! Эти научные беседы, чуждые всякого академизма, были одинаково дороги и опытным, уже сложившимся ученым, и охотникам-любителям, и начинающим натуралистам. В лице Федора Карловича невидимая нить соединяла лиц, весьма различных по положению, возрасту и школе, но сходившихся в отношениях к нему как к редкому идеалисту-труженику, в котором беззаветная любовь к природе и науке примиряла все различия».

А вот как оценивал работу Лоренца С.А. Бутурлин.

«Федор Карлович был не только превосходным художником-препаратором, мне кажется, лучшим из профессиональных препараторов России. Он был прекрасным наблюдателем и знатоком птиц, и хотя он не щедро делился своими познаниями в печати, все, что им опубликовано по орнитологии, – полно интереса. Напомню его известную работу по орнитофауне Московской губ. или не менее известную работу по птицам Северного Кавказа с прекрасными, выполненными самим Ф.К. в красках рисунками. Здесь впервые дано хорошее описание токования интересного кавказского тетерева, для изучения которого Ф.К., собственно, и ездил на Кавказ, указана правильно смена нарядов этой птицы, а также дано описание и изображение кавказского скворца, ранее неправильно определявшегося наблюдателями. На русском же им опубликована была в «Охотничьей газете» весьма интересная работа о глухарях.
Целый ряд других птиц был впервые им описан в разных научных журналах – например, степной тетерев, северокавказский, талышский, туркестанский фазаны. Некоторые птицы были описаны по экземплярам, собранным Ф.К., и по его указаниям, так как сам он отнюдь не гнался за тем, чтобы непременно являться в качестве первого описателя. Любимой группой Ф.К. были куриные птицы, а из них в особенности тетеревиные. Все московские охотники и все торговцы дичью (а Москва – крупный центр этой торговли) знали его, и через его руки ежегодно проходил огромный материал. Много лет работая по выродкам и помесям тетеревиных, Ф.К. превосходно нарисовал целый ряд интереснейших экземпляров и тщательно воспроизвел эти рисунки в красках, подготовив вполне таблицы к изданию. Но написать текст к этим таблицам Ф.К. все откладывал до более свободного времени, несмотря на уговоры многих лиц, в том числе и автора этих строк.
Было бы крайне грустно, если бы все эти ящики, наполненные готовыми уже таблицами, пропали для публики. Работа давно уже сделана, затрачены и труд, и время, и деньги на самую интересную и дорогую часть издания. Если даже у Ф.К. не осталось заметок и записок (это при его превосходной памяти весьма возможно), то все же не будет стоить большого труда составить самый краткий текст к таблицам (лучше всего на двух языках) и опубликовать эту работу».
К счастью, в значительной степени это пожелание было выполнено. Стараниями А.Ф. Котса и наследников Лоренца вышла первая часть атласа тетеревиных с 24 цветными таблицами. «На днях вышел первый выпуск посмертного издания сочинений покойного Ф.К. Лоренца о русских тетеревах, их разновидностях, – писал Ф.Д. Плеске в «Орнитологическом вестнике». – При просмотре этого первого выпуска роскошно изданной монографии невольно перед нами воскресает идеальная личность покойного художника-натуралиста. Невольно приходится дивиться тому количеству энергии, заботливости, а главное – безграничной любви к научному делу, которые нужно было вложить в этот труд, результат почти полувековой деятельности».

C самых ранних лет Ф.К. Лоренц, будучи страстным охотником и внимательным наблюдателем, до тонкостей изучил нравы наших тетеревиных, что дало ему возможность оставить нам ценные, вполне оригинальные наблюдения над их жизнью, вошедшие в первый выпуск посмертного издания. Одновременно он научился высокохудожественно воспроизводить в чучелах своих любимцев. Благодаря этому таланту создалась возможность применить при изготовлении художественных таблиц совершенно новый, оригинальный способ. Свежие, только что поставленные чучела, сохранившие еще правильность форм и блеск оперения, фотографировались в артистическом заведении гг. Шерер и Набгольц в естественной обстановке, воспроизводились фототипическим способом и раскрашивались от руки.

Познакомившись с жизнью тетерева, Ф.К. Лоренц изучил в совершенстве его разновидности и ближайшего сородича – кавказского тетерева. Наконец, через его руки в течение нескольких десятков лет проходили огромные серии всевозможных выродков и помесей тетеревиных. В этом случае он не только изучал внешние признаки, но живо интересовался также вопросами гермафродитизма и способностью к размножению ублюдков. Благодаря некоторым симпатичным чертам своего характера Федор Карлович, стоявший всегда вне ученых партий, легко находил содействие при решении анатомических и гистологических задач со стороны разных выдающихся ученых. Ф.К. Лоренц благодаря массе прошедшего через его руки материала сделался первым знатоком во всем свете по части тетеревиных разновидностей и выродков. Мне лично пришлось быть свидетелем, как он вразрез с мнением целого ряда петербургских орнитологов, восхищавшихся особенно оригинальным экземпляром помеси тетерева с белой куропаткой, сразу признал этот экземпляр за грубую фальсификацию и своими опытными руками сейчас же продемонстрировал присутствующим швы, которыми куски кожи тетерева были сшиты с кусками кожи белой куропатки.

Одним словом, Ф.К. Лоренц вложил в монографию о тетеревиных все свои духовные и материальные силы, все свои сбережения, скажем – всю свою душу. Не удивительно поэтому, что размеры задуманного труда и тщательность его исполнения лишили Федора Карловича, занятого текущими профессиональными работами и заботами, возможности довести дело до конца. Пожелаем же настоящему сочинению, этому первому опыту создания в России роскошно изданных зоологических монографий, несмотря на его высокую цену, самого широкого распространения и заслуженного успеха. Пусть русские охотники и любители природы запасутся экземплярами и не дадут всему небольшому изданию разойтись за границей и сделаться в России библиографической редкостью. Там оно уже оценено по достоинству, ибо получило на Первой Международной охотничьей выставке в Вене золотую медаль.

Издание это стало библиографической редкостью. Других выпусков не последовало, несмотря на предпринимавшиеся усилия. Относительно благополучно сложилась судьба лоренцевских сборов аберративных тетеревиных. Большая часть их попала в Дарвиновский музей, создатель которого А.Ф. Котс возглавил после смерти Лоренца его фирму по договоренности с наследниками. Расплачивались с ним главным образом чучелами. Меньшие части коллекции аберраций попали в Ригу, в Германию и Англию. Из мастерской Лоренца вышла целая династия таксидермистов Федуловых, двое из которых, перейдя в Дарвиновский музей, изготовили основную часть его экспозиций. Тетерева Лоренца послужили материалом эволюционных исследований А.С. и Г.С. Раутианов, проиллюстрировавших действие стабилизирующего отбора, сформулировавших представление об адаптивной норме.

В заключение приведем мнение о Ф.К. Лоренце патриарха отечественной орнитологии академика М.А. Мензбира:

«Я знал Федора Карловича более 30 лет и за этот долгий срок мог убедиться в совершенно исключительной любви к природе и таком высоком отношении к науке, какое доступно только истинно культурному человеку. Ф.К. всегда резко разделял свои труды ради заработка и свои занятия, вызываемые научным интересом. Усталый от продолжительной механической работы, он рад был каждому зоологу, который приходил к нему поделиться чем-нибудь новым или узнать от него самого что-нибудь новое относительно нашей фауны. Прямо из мастерской он садился писать письма, чтобы получить те или другие интересующие его сведения, и своей любовью к делу заряжал своих корреспондентов. Трудно сказать, сколько ценных в научном отношении сведений и интересных экземпляров птиц и зверей получил Ф.К. из самых отдаленных углов нашего Отечества. И все, что он получал, он строго сортировал: все представлявшее научный интерес им предлагалось прежде всего Московскому университету, московским зоологам, отчасти Зоологическому музею Академии наук или оставлялось для себя, но в продажу предназначались или обыкновенные предметы, или дублеты более редких, после того как местные специалисты уже имели оригиналы. Равным образом Ф.К. с удивительной готовностью работал на провинциальные естественно-исторические музеи и собирал систематизированные коллекции для любителей, радуясь каждому редкому экземпляру, которым он мог обогатить то или иное собрание. По некоторым отделам птиц Ф.К. обладал колоссальными сведениями...
Наряду с любимыми тетеревиными Ф.К. с исключительным увлечением интересовался нашими хищными птицами, и я лично обязан ему драгоценными в научном отношении экземплярами для одной из своих работ, которые он собирал для меня в течение 25 лет с такой настойчивостью, как будто дело шло о его собственной работе. Вообще все московские зоологи, работающие по позвоночным, так или иначе связаны с Ф.К. Лоренцем...
Казалось бы, что такое препаратор в Москве, где их найдется добрый десяток. Но Ф.К. был научный препаратор, выше всего ставивший науку, и к тому же высококультурный человек, с которым не только охотно поддерживали отношения, но и к которому питали большое уважение ученые-специалисты. Трудно сосчитать, скольких препараторов для экспедиций и студентов обучил Ф.К., и все бесплатно, лишь бы побольше было коллекторов. В его руки как-то сам собой стекался интересный фаунистический материал, и лучшие коллекции Зоологического музея Московского университета связаны с именем Лоренца.
Да будет же его имя светлым воспоминанием для тех, кто привык его уважать при жизни, и да послужит он примером тем, кто работает на скромном поприще препараторской деятельности, наглядно показывая, что они могут сделать для науки при уважении к ней».

Смерть застигла Ф.К. Лоренца за любимым делом. Он умер 5 октября 1909 г. и был похоронен на кладбище на Введенских горах в Москве.