Побочный эффект

Французский доктор Праватц, наверное, не думал не гадал, что его талант врача, энергия исследователя и способности изобретателя подтолкнут человечество к страшной эпидемии. Доктор хотел как лучше.
Он родился в 1791 г. в семье врача и с детских лет проявлял недюжинные способности к точным наукам. Однако его молодость пришлась на бурное время правления Наполеона Бонапарта, и потому сначала Праватц оказался на военной службе. Лишь в 1815 г., после окончательного падения императора, он смог заняться делом, которому решил посвятить свою жизнь, – он принялся изучать медицину, а деньги на учебу зарабатывал уроками математики.
Лишь в 1827 г., защитив диссертацию, он получил степень доктора медицины. Его основной специальностью стала ортопедия, и вскоре Праватц возглавил специализированную лечебницу в Пасси. Не ограничиваясь одной лишь практикой, доктор Праватц вел собственные научные изыскания и написал несколько научных работ по ортопедии, бывших для его времени авангардными.

Но с годами ортопедия стала тесна для его таланта исследователя, и в 1840-х гг. он перебрался в Лион, где, продолжая занятия по основной специализации, занялся изучением бальнеологии. Среди прочего его очень занимало лечение аневризм. Праватц пробовал лечить их сжиженным кислородом и электричеством, предварительно вводя больному соли хлористого железа. Для впрыскиваний в полость аневризмы ему понадобился принципиально новый медицинский инструмент. Доктор изобрел его сам, изготовив цилиндр из твердого каучука с плотным поршнем из кожи и асбеста, на металлический шток которого он нанес деления, отмеряющие дозы. Все сооружение заканчивалось полой иглой, предназначенной для прокалывания тканей тела больного. С нажатием поршня через эту иглу внутрь тканей вводилось лекарство или то самое хлористое железо, на целебные свойства которого при обработке аневризмы электричеством так уповал Праватц. Эту машинку назвали немецким словом «шприц».
Шприц был последним изобретением Праватца. Он умер в том же 1853 г., когда это его творение было признано официально. К 1860 г. машинку Праватца, всячески совершенствуя, уже вовсю использовали европейские доктора. И тут очень кстати вспомнили об одном препарате, открытом еще в начале XIX в. Это был морфин, производное опия.

В 1803 г. исследователь Дерзон впервые сообщил о выделении с помощью поташа «соли опия». Через год после этого французский фармацевт Сегуин, также экспериментировавший с опием, сообщил Академии наук о выделении вещества, которое, вероятно, уже было морфием, но его работа была опубликована только через 10 лет. В этой же области работал и фармацевт В.А. Сертюркер, выделивший из снотворного мака аклалоид морфин и опубликовавший работу на эту тему в 1805 г. Это был первый алкалоид, полученный в очищенном виде.

В.А. Сертюркер

Его кристаллы имели форму ромбических призм и начинали плавиться при температуре 120 °С. Этот алкалоид обладал отличными болеутоляющими свойствами, но широкому применению его в медицинских целях препятствовали трудности с введением препарата в организм больного: порошок был горек на вкус, очень плохо растворялся в воде, употреблять его можно было только в виде суспензий, глотать которые больному затруднительно. Мало помогало и то, что морфий прекрасно растворялся в спирте – ведь не каждого больного можно поить спиртовыми растворами. Однако с появлением шприца ситуация резко изменилась: солянокислый раствор морфина можно было впрыскивать подкожно.

Морфин сразу стал самым популярным обезболивающим средством. Врачи видели в нем настоящее спасение – с его помощью лечили бессонницу, применяли его как утолитель болей при обострениях хронических заболеваний, средство для уменьшения раздражений при кашле, для прекращения судорог, при рвоте и многих других недугах. Теперь, снабдив пациента рецептом и шприцем, лекарь мог подолгу не навещать его. Пациенты были в восторге: все хронические заболевания теперь можно было легко переносить, достаточно было уколоться морфием – и боли как не бывало.

Предполагаемая локализация действия морфия (схема)

Предполагаемая локализация действия морфия (схема):
1 – специфические структуры; 2 – регулируемая формация среднего мозга;
3 – ассоциативные ядра таламуса; 4 – ассоциативные поля коры головного мозга

Все шло хорошо несколько лет, пока в 1870-х гг. не выяснилось, что большинство лечившихся этим замечательным способом уже и будучи здоровыми не отказывают себе в укольчиках – их это бодрило. Потом стали фиксировать случаи «морфийных запоев»: регулярно коловшиеся увеличивали дозы, чтобы «не пропадал целебный эффект», который отчего-то становился все слабее и слабее. Некоторые стали употреблять 1, 1,5 и даже 2 г морфия в день, при том что лечебная доза была 30–50 мг, а при введении 60 мг отдельные люди погибали от передозировки. Так был выявлен эффект привыкания организма к морфию. Возник специальный термин «морфинизм».

Пристрастившиеся к морфию стали умирать, за несколько лет превращаясь из практически здоровых людей в дряхлых развалин с раздерганной нервной системой, практически уничтоженной системой пищеварения, еле ползающих от слабости. Тошнота, головокружение, нервные срывы... Злобной насмешкой выглядит описание течения болезни морфиниста, поскольку именно при этих симптомах, как правило, прописывали впрыскивания морфия врачи, когда побочный эффект этих впрыскиваний еще не был известен.

Эскулапы забили тревогу, а к ним все вели и вели «безнадежных»: исхудавших, с тупым выражением лица, на котором выделялись только глаза, полные тоски и уныния. Их лечили, не имея ни практики, ни методики, можно сказать, по наитию: больного изолировали и переставали давать ему морфий. Что тут начиналось! Не получив очередной дозы, морфинист начинал просить у доктора «лекарство», получив отказ, начинал униженно выпрашивать, клянчить, но тут подходил приступ, который сейчас всем известен под жаргонным названием «ломка». Надо отдать должное – название вполне точно описывает это ужасное состояние. На первой стадии морфинист впадал в буйство, требуя, а то и пытаясь силой отобрать у врача заветный укольчик. Потом он слабел и валился, сотрясаемый приступами рвоты. Многие, не вынеся мучений, умирали, те же, кто выживал, постепенно возвращались к нормальной жизни. Но очень часто по прошествии нескольких лет соблазн уколоться пересиливал, и больной начинал колоться снова.

Снотворный мак

Снотворный мак (содержит алкалоиды: морфин, кодеин, папаверин и т.д.)

Наркомания в России имеет столь же долгую историю, как и во всем мире, это можно утверждать со всей определенностью. В конце 70-х гг. XIX в. статьи, посвященные морфинизму, в русских газетах появлялись столь же часто, как и в европейских, и они вполне позволяют оценить масштаб проблемы. Вот что писала весьма консервативная газета «Московские ведомости» по этому поводу в ноябре 1879 г.: «Каждому из нас, наверное, приходилось видеть между своими знакомыми людей до такой степени привыкших к морфию, что они без него совершенно не могут обойтись». Стало быть, среди «людей из общества» было полно законченных наркоманов!

Бог с ней, со статьей в газете, мало ли что пишут в газетах. Но вот статья «Морфинизм» в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона начала XX в.: «Много морфинистов среди совершенно здоровых на вид людей имеется во всех городах, там где кипит общественная жизнь, где рано расстраиваются нервы. Число приучающихся к морфию с каждым годом все больше и больше: тысячи мужчин перед началом своих занятий вводят себе отраву; дамы подбадривают себя впрыскиванием морфия даже во время бала». Там же говорится и о другой беде: «Большинство морфинистов люди образованные, развитые, среди них много врачей...» Пожалуй, самый известный из таких врачей – Михаил Афанасьевич Булгаков.

В страшную трясину зависимости от наркотика писатель попал в 1917 г., будучи врачом в сельской больнице на Смоленщине. В феврале того года Михаил Афанасьевич, леча больного дифтеритом ребенка, заразился сам и очень страдал от болей в ногах и страшного зуда всего покрытого сыпью тела. Ему стали колоть морфий, чтобы облегчить страдания.

Привыкание к препарату было классическим! Уже к сентябрю 1917 г. Булгаков нуждался в двух уколах в день. Его жена Татьяна Николаевна Лаппа пробовала ограничивать мужа в приеме «лекарства», но он, в точном соответствии с «клинической картиной заболевания», делался буен и заставлял колоть ему морфий, грозя жене браунингом. Однажды он едва не убил Татьяну Николаевну, запустив в нее керосиновой лампой. От коллег трагедию семьи скрыть не удалось, и Булгаковы вынуждены были перевестись в Вятку.

Первое же утро в новом городе началось с просьбы-приказа Булгакова: «Иди ищи аптеку». Жена пошла искать. Принесенный морфий быстро кончился. Но в руках доктора Булгакова была заветная врачебная печать для рецептов, один шлепок которой по бумаге превращал записку наркомана в законное требование на зелье.

Уколовшись, Михаил Афанасьевич становился спокоен, уравновешен, почти обычен. Он даже пробовал писать «под кайфом», но записей этих жене не показывал, говоря ей: «Нет. Ты после этого спать не будешь. Это бред сумасшедшего». «Спрыгнуть с иглы» Булгаков смог только в 1918 г., когда они с супругой переехали на его родину, в Киев. Там поначалу пошло то же самое: рецепт, жена, аптека. В аптеке возле пожарной каланчи на Владимирской улице, куда Татьяна Васильевна обычно ходила, ее уже приметили, стали спрашивать: «Отчего это, мол, доктор столько морфия выписывает?» Пришлось менять аптеки, уходить подальше от дома.

Татьяна Васильевна в отчаянии обратилась к доктору Ивану Павловичу Воскресенскому, и тот посоветовал ей начать с больным опасную игру: колоть ему вместо раствора морфия дистиллированную воду. Будучи врачом и наркоманом уже со стажем, Булгаков, конечно же, понял, что ему вкалывают «пустышку», но он принял эту игру. Постепенно он избавился от зависимости, выкарабкался.

Видимо, впечатления, испытанные Булгаковым при приеме морфия, не оставляли его всю жизнь, и часть своих бредовых видений он воплотил в рассказе «Морфий». Те, кто пробовал колоться, говорят, что по стилю написания наиболее эффектные «запредельные сцены» романа «Мастер и Маргарита» очень походят на описание «путешествия», как называют свои странствования «в иных мирах» наркоманы. Эти же знатоки называют даже препарат, которым пользовался писатель при работе над этими сценами. Кто знает, так ли это? Но то, что расстройство нервной системы и болезни, рано сведшие писателя в могилу, во многом были следствием его увлечения «препаратами», не подлежит сомнению.

Наркотические грезы другого известного писателя, шотландца Роберта Льюиса Стивенсона воплотились в его повести «Доктор Джекил и мистер Хайд». Это знаменитое произведение Стивенсона вполне могло погибнуть сразу после написания – жена Стивенсона, Фанни, сожгла ее первый вариант, написав другу писателя, поэту Хенли: «Муж считает это лучшим своим произведением. К счастью, он уже забыл об этом. Я покажу это вам, а потом сожгу». Сто лет потом литературоведы ломали головы над тем, зачем понадобилось Стивенсону в три дня лихорадочно переписывать уже готовую повесть, пока в архиве Хенли не было найдено это письмо. Секрет заключался в том, как считает Аллан Найт, ведущий специалист по творчеству Стивенсона, что Фанни посчитала историю Джекила и Хайда записанным бредом, привидевшимся ее мужу ночью, после приема кокаина, которым его пытались лечить от туберкулеза. Это была новая надежда врачей, очередная панацея, не первая и не последняя в ряду «лекарств от всех болезней», ибо на смену морфию уже поспешал препарат, выделенный «при облагораживании морфина уксусной кислотой».

Синтетические наркотические анальгетики

«Их благородие» синтезировали в 1874 г., а с 1898 г. знаменитая немецкая фирма «Байер» начала выпускать его промышленными партиями. Препарат нашел широкое применение: им лечили туберкулез и респираторные заболевания, прописывали от кашля. И как обезболивающее он показал себя замечательно. За все эти полезные свойства спасительному лекарству дали звонкое имя – «героин».