З.А. ЗОРИНА, А.А. СМИРНОВА,
МГУ им. М.В. Ломоносова

Изучение биологических предшественников речи человека у современных антропоидов

А.А. Смирнова

Однy из наиболее ярких страниц в изучении поведения животных во второй половине ХХ в. составляют исследования способности антропоидов овладевать простейшими аналогами человеческого языка, т.е. обучаться использованию языков-посредников. Языки-посредники – это искусственные коммуникативные системы, сходные по структуре с языком человека, обладающие его базовыми свойствами, но использующие другие выразительные средства (жесты, жетоны, изображения на кнопках сенсорной панели), которые более доступны для животных и не требуют тонкой артикуляции.

К настоящему времени положение о том, что антропоиды при достаточно раннем начале воспитания человеком и интенсивном обучении могут овладевать зачатками языка (языками-посредниками) на уровне ребенка 2,5 лет, постепенно занимает законное место даже в учебниках (к сожалению, за исключением школьных). За этим кратким выводом стоит более 30 лет напряженной и временами героической работы нескольких научных коллективов, так что данные одних были подтверждены в других лабораториях, на других животных. В этой статье мы кратко рассмотрим основные результаты этих исследований.

Реконструировать условия появления и развития речи человека чрезвычайно важно для понимания ранних этапов антропогенеза. Однако господствовавшая до недавнего времени гипотеза о ведущей роли труда в возникновении речи практически исключала наличие у нее каких-то биологических корней. Отчасти поэтому долгое время существовало да и сейчас еще не полностью изжито представление, что между психикой человека, с одной стороны, и психикой животных – его близких и далеких родственников – с другой, лежит непроходимая пропасть. И, прежде всего, это относилось к наиболее сложной стороне психики человека – использованию языка, которая, согласно этим представлениям, не имеет никаких биологических корней. Такая точка зрения не была единственной, но именно она долгое время господствовала в отечественной, и в зарубежной, науке.

Другая точка зрения состоит в том, что речь человека и связанное с ней абстрактное (вербально-логическое) мышление – это тоже продукт эволюционного развития, и, как всякая другая физиологическая и психическая функция, она имеет свои биологические корни. Такую точку зрения высказывал, в частности, Л.А. Орбели, который еще в 1949 г. писал, что «основу второй сигнальной системы [языка человека] составляет не словесная речь как таковая, а сама возможность символизации, отвлечения от реальной действительности с помощью знаков – как более высокая степень приспособления по сравнению с условным рефлексом. ...Мы должны себе представлять какие-то промежуточные этапы в развитии [сигнальных систем], которые обеспечили возможность использования символов вместо реальных объектов и реальных явлений». Подобные идеи примерно в то же время высказывал известный немецкий зоопсихолог Отто Келер (1950): «Не появление языка привело к появлению способности к абстракции, а наоборот, язык формировался на базе развития способности к образованию понятий. По мере того как элементы довербального мышления, оказавшиеся полезными для вида, получали свои имена (символы), происходило становление языка человека».

К настоящему времени благодаря многочисленным лабораторным экспериментам, выполненным психологическими и физиологическими методами, сформировались весьма широкие и разносторонние представления об интеллекте животных, в том числе и человекообразных обезьян. Установлено, что высшие животные обладают развитой способностью к обобщению, а также к усвоению символов в экспериментальных ситуациях, не связанных с процессом коммуникации. Согласно этим данным, по уровню развития интеллекта антропоиды (прежде всего шимпанзе) гораздо ближе к человеку, чем к другим приматам. Об этом говорит их способность к целенаправленному применению и подготовке орудий, сложность их социального поведения, а также тот факт, что естественные языки антропоидов превосходят по своей сложности языки большинства животных.

По мере накопления данных о том, что между психикой человека и человекообразных обезьян имеется много сходного, у исследователей закономерно возникало предположение, что даже такая специфически человеческая черта как владение языком, также может иметь у приматов какие-то зачатки, некий «прообраз». По мере того как у высших животных обнаруживались все более сложные формы когнитивных (познавательных) процессов, исследование этого вопроса становилось все более актуальным и обоснованным.

Сигналы, предназначенные половому партнеру

Сигналы между матерью и детенышем

Перед тем как перейти к описанию конкретных экспериментальных программ, направленных на изучение этого вопроса, сопоставим основные свойства коммуникативных систем животных и языка человека. Однозначного ответа на вопрос, что же такое язык, как ни странно, не существует, поскольку известен целый спектр разнообразных определений. Самые всеобъемлющие и абстрактные объединяют все типы общения людей и животных, а также компьютерные языки. Но есть и другой полюс – сложные, узкоспециализированные определения языка, например американского лингвиста Ч.Хоккета (мы их рассмотрим ниже), весь комплекс критериев которого характерен только для языка человека, тогда как у животных можно обнаружить лишь отдельные его черты. Одно из удачных определений языка дал швейцарский лингвист Ф. де Соссюр. Он определял язык как «систему дифференцированных знаков, соответствующую дифференцированным понятиям». Согласно Л.С. Выготскому, «значение слова, с психологической стороны, … есть не что иное, как обобщение, или понятие. Обобщение и значение слова суть синонимы. Всякое же обобщение, всякое образование понятия есть самый специфический, самый подлинный, самый несомненный акт мысли. Следовательно, мы вправе рассматривать значение слова как феномен мышления». Это неотъемлемое свойство языка человека (то, что значение слова – есть обобщение, или понятие) отсутствует в естественных коммуникативных системах животных. Поэтому главный вопрос, который мы будем анализировать: насколько употребляемые обезьянами «слова» языков-посредников можно считать символами, т.е. в какой мере они являются результатом операций обобщения и абстрагирования? Долгое время считалось, что человекообразные обезьяны не только не смогли подняться на эту ступень развития психики, но даже не приблизились к ней (настолько «уникально человеческими» считались особенности, лежащие в ее основе).

Контакты между членами стаи

Естественные коммуникативные системы животных представляют собой совокупность конкретных сигналов (звуковых, обонятельных, зрительных и т.д.), которые действуют в данной ситуации и непроизвольно отражают состояние животного в данный конкретный момент. Основные свойства передаваемой при этом информации можно выразить словами «здесь и сейчас», т.к. животные не могут рассказывать о прошлых событиях и сообщать о будущих действиях. Важная особенность основных видов коммуникации большинства животных – ее непреднамеренность, т.е. сигналы не имеют непосредственного адресата. Этим естественные коммуникативные системы животных принципиально отличаются от языка человека, который функционирует под контролем сознания и воли. В коммуникативных системах животных сигналы видоспецифичны: в общих чертах они одинаковы у всех особей данного вида, их особенности определены генетически, а их набор не подлежит расширению в отличие от языков человека, объем которых практически не ограничен и может расширяться и меняться в соответствии с возникающими потребностями. Системы коммуникации большинства видов животных включают следующие основные категории: сигналы, пpедназначенные половым паpтнеpам и возможным конкуpентам; сигналы, которые обеспечивают обмен инфоpмацией между pодителями и потомством; кpики тpевоги; сигналы, извещающие о наличии пищи; сигналы, помогающие поддеpживать контакт между членами стаи; сигналы-«пеpеключатели», чье назначение – подготовить животное к действию последующих стимулов, например известить о намерении играть; сигналы, связанные с выражением агрессии; сигналы миролюбия и т.д. Однако утверждение, что естественные коммуникационные системы животных стабильны по своей структуре, не исключает наличия определенной изменчивости, как индивидуальной, так и межпопуляционной. Об этом свидетельствует, например, наличие разных диалектов в пении птиц. Известно, что курские соловьи поют не так, как обитатели других регионов. Разные породы канареек имеют совершенно особые песни. Даже волки Северной Америки и Европы не поняли бы друг друга при встрече. Тем не менее – все эти различия и особенности проявляются только в пределах нормы реакции данного вида и практически никогда не отступают от главного правила «здесь и сейчас».

Системы коммуникации высокоорганизованных животных, и особенно обезьян, включают обмен гораздо более разнообразной информацией. Популяции многих видов приматов, даже обитающие не слишком далеко друг от друга, имеют существенно различающиеся диалекты. В настоящее время накапливается все больше сведений о том, что коммуникационные системы приматов и, по-видимому, других высокоорганизованных животных иногда выходят за рамки видоспецифического набора сигналов. Известно, например, что у верветок, зеленых мартышек и шимпанзе имеются звуковые сигналы для обозначения конкретных объектов и явлений, в частности различных видов хищников. Они обозначают не «хищника вообще» как опасность, а конкретно леопарда, змею и др. Точно так же есть сигналы для обозначения не любого корма для утоления голода, а определенной пищи. Индивидуальный репертуар каждого самца шимпанзе содержит много вариантов криков, которые состоят из ограниченного числа базовых акустических элементов. Эти вариабельные элементы по-разному группируются в разных ситуациях (элементарный синтаксис), выражают не только сиюминутное состояние животного и сигнализируют не только о присутствии обезьяны и ее местонахождении, но и о самоопределении особи (о ее поле, ранге и «семейном положении»). На основе этих и подобных данных высказано предположение, что естественная коммуникативная система шимпанзе может рассматриваться как промежуточная между обычными для животных и языком человека. Для ее обозначения введен термин «минимальный язык» (или «протоязык»). Таким образом, те когнитивные способности, которые позволяют шимпанзе усваивать языки-посредники, по-видимому, могут проявляться и в естественном поведении этих животных.

Сигнал-«переключатель»

Системы коммуникации, которыми пользуются животные (и «язык тела» человека), И.П. Павлов называл первой сигнальной системой, общей для животных и человека. Первая сигнальная система – это ограниченный набор сигналов, которые отражают внутреннее состояние адресанта, подаются непроизвольно и передают информацию о том, что происходит здесь и сейчас.

Сигнал агрессии

Язык человека позволяет помимо этого передавать информацию в отвлеченной форме с помощью слов-символов, которые являются сигналами других, конкретных, сигналов. Именно поэтому И.П. Павлов называл слово – сигналом сигналов, а речь – второй сигнальной системой. Она позволяет не только реагировать на конкретные стимулы и сию-минутные события («здесь» и «сейчас»), но в отвлеченной форме хранить и передавать информацию об отсутствующих предметах, а также о событиях прошлого и будущего («там», «прежде», «потом»). В отличие от коммуникативных систем животных, язык человека служит не только средством передачи информации, но и аппаратом ее переработки. Он необходим для обеспечения высшей когнитивной функции человека – абстрактно-логического (вербального) мышления. Язык человека – это открытая система, запас сигналов в которой практически неограничен.

Каким же критериям должно удовлетворять поведение животного, чтобы можно было считать, что оно действительно овладело языком-посредником. В связи с проблемой усвоения антропоидами языков-посредников получили известность критерии языка, предложенные американским лингвистом Ч.Хоккетом:

– семантичность – способность присваивать определенное значение некоторому абстрактному символу и пользоваться им;
– продуктивность и рецептивность – способность создавать и понимать неограниченное число сообщений, преобразуя исходный ограниченный запас слов;
– перемещаемость – предмет сообщения и его результаты могут быть удалены во времени и пространстве от источника сообщения («там», «прежде», «потом»);
– культурная преемственность – способность передавать информацию о смысле сигналов от поколения к поколению.

Критерии Хокета отнюдь не исчерпывающе описывают все параметры, которым должно удовлетворять языковое поведение обезьян. Не менее важно выяснить, например, связан ли употребляемый обезьяной знак с обобщенным представлением о классе реальных предметов и явлений (знак-рефферент) или же дело ограничивается образованием условно-рефлекторной связи (ассоциации) между знаком и получением соответствующего предмета (знак-просьба). О степени обобщения, лежащего в основе употребления знаков, можно судить по способности обезьян к переносу – употреблению знака в более или менее широком диапазоне ситуаций, отличающихся от первоначальной.

Еще один важный параметр – преднамеренность коммуникации. Важно выяснить, являются ли высказывания обезьян произвольными и преднамеренными или же просто отражают их сиюминутное эмоциональное состояние, как это свойственно естественной коммуникации животных.

Наконец, один из важнейших параметров, который особенно активно анализировали на ранних этапах исследований, – это получение ответа на вопрос о том, могут ли обезьяны строить свои «высказывания», соблюдая определенный порядок «слов» (синтаксис), и проявляется ли эта способность спонтанно или как результат копирования поведения тренеров.

Задолго до появления доказательств наличия интеллекта у антропоидов предпринимались прямые попытки научить их говорить и проверить, понимают ли речь человека обезьяны, живущие с ним в тесном контакте. Одна из самых ранних попыток научить человекообразных обезьян говорить была предпринята в начале ХХ в. Уильямом Фурнесом. После шести месяцев интенсивного обучения, в ходе которого Фурнесу приходилось искусственно придавать правильную форму губам самки орангутана (он сначала удерживал их сомкнутыми, а затем отпускал, повторяя при этом нужный звук), обезьяна научился произносить слово «папа». Уроки часто проходили перед зеркалом, чтобы обезьяна могла уловить сходство мимики – своей и человека. Орангутан четко связывал слово «папа» с доктором Фурнесом и на вопрос «Где папа?» показывал на ученого или похлопывал его по плечу. Далее Фурнес научил орангутана слову «cup» (чашка). Для этого также потребовалось немало усилий: язык обезьяны шпателем отводили назад, после глубокого вдоха нос животного зажимали, так что ему приходилось выдыхать через рот. Однако на этом работа оборвалась – орангутан погиб от пневмонии. Характерно, что даже в предсмертной горячке, когда он просил пить, он произносил слово «cup».

По существу, начало настоящего изучения поведения и психики антропоидов было положено тогда, когда детенышей человекообразных обезьян (чаще всего это были шимпанзе) начали растить и воспитывать в домашней обстановке, когда шимпанзенок жил в доме точно так же, как если бы это был собственный ребенок хозяев. Такие попытки предпринимались с начала ХХ в., и приемными родителями выступали, в основном, психологи, сознательно взваливавшие на себя эту почти непосильную ношу. Ученые полагали, что контакт с человеком с самого раннего возраста позволит гораздо полнее выявить истинные способности этих животных. Именно поэтому подобные эксперименты называли «воспитанием в развивающей среде».

По-настоящему достоверные, а главное всесторонние, сведения о самых разных сторонах поведения человекообразных обезьян были получены благодаря работам Надежды Николаевны Ладыгиной-Котс (1889–1963). В 1913 г. она приобрела полуторагодовалого детеныша шимпанзе (Иони), который прожил в ее семье два с половиной года, пока не погиб от случайной инфекции.

Супруги Котс воспитывали Иони почти как собственного ребенка, наблюдая при этом за его развитием и оценивая его познавательные способности. Благодаря этим наблюдениям был впервые подробно описан репертуар основных поведенческих реакций шимпанзе, включая игровую, исследовательскую и конструктивную деятельность. Особое значение имели данные об особенностях восприятия и обучаемости Иони.

Иони был нежно привязан к своим приемным родителям, охотно учился, а многие его проделки были похожи на шалости любого ребенка. В этом ученые убедились почти 10 лет спустя, когда Иони уже не было в живых, а у них родился собственный сын Руди. Он рос в том же доме, с теми же людьми, в тех же условиях, что и Иони за несколько лет до него, так что можно было сравнить, чем ребенок и шимпанзенок похожи, а чем различаются. Об этом Н.Н. Ладыгина-Котс написала прекрасную книгу «Дитя шимпанзе и дитя человека», снабдив ее десятками собственных фотографий и рисунков. В целом оказалось, что приблизительно до двухлетнего возраста ребенок и шимпанзенок очень похожи друг на друга в своих привычках, играх, способности учиться, а потом ребенок оставляет шимпанзе далеко позади.

Достаточно пристальное внимание в книге «Дитя шимпанзе и дитя человека» уделено вопросу о том, понимает ли шимпанзе речь человека и может ли сам подражать ей. Надежда Николаевна подробно описывает тот «особый условный язык», который она употребляла в общении с Иони и благодаря которому они прекрасно понимали друг друга. Он сложился благодаря тому, что Иони легко «поддавался словесной дрессировке, сопровождаемой жестами, и при показывании и приказывании: «Сядь!», «Ляг!», «Кувыркайся!» воспроизводил соответствующие действия, а после 18–20 повторений осуществлял их на одни только словесные команды». Кроме того, у самого Иони наряду с «необычайно красноречивым языком инстинктивных звуков, сопутствующих его эмоциональным переживаниям, устанавливается ряд самопроизвольных жестов и телодвижений, служащих для выражения его желаний». При этом исследовательница подчеркивает, что у Иони условные жесты связаны исключительно с выражением физиологических потребностей и эмоций. Они служат выражением просьбы, желания, отказа, отрицания. Между тем у ребенка в том же возрасте «язык условных жестов связан с мышлением, сочетается со звуками, с речью». Иными словами, у Иони этот условный язык не выходит за рамки первой сигнальной системы, тогда как у Руди он, несомненно, отражает формирование второй сигнальной системы.

Игра Иони с тканью

Подражать человеческому языку Йони так и не смог научиться: «Детеныш шимпанзе постоянно слышал звуки, издаваемые людьми, правильно реагировал на словесные приказы, использовал естественную вокализацию шимпанзе для демонстрации своих эмоций и был способен вырабатывать сложные условные рефлексы для мимического выражения собственных желаний. Но он ни разу не пытался подражать человеческому голосу, ни разу не пробовал овладеть даже простейшими словами, которые так расширили бы возможности его общения с хозяйкой». Таким образом, Ладыгина-Котс пришла к весьма пессимистическим выводам относительно возможности научить шимпанзе языку.

Позднее подобные исследования развития детенышей обезьян, «усыновленных» человеком, с успехом повторил ряд современников Ладыгиной-Котс. Так, американские психологи супруги Келлог в 1931 г. начали воспитывать 7,5-месячную самку шимпанзе Гуа вместе со своим маленьким сыном Дональдом, которому в начале эксперимента было 10 месяцев. В течение нескольких месяцев Гуа и Дональд жили вместе и их психическое развитие было предметом весьма тщательного наблюдения. Даже на протяжении этого довольно короткого отрезка времени стало очевидным, что в этом возрасте ребенок и шимпанзенок не так уж сильно отличаются друг от друга. Например, в конце исследования Дональд мог выполнять 68 заданий, а Гуа – 58. В большинстве случаев это были фразы, которые они часто слышали в одном и том же контексте: «Гуа, дай руку!», «Положи карандаш!», «Ужин готов» и т.п.

Еще одна знаменитая обезьяна – шимпанзе по кличке Вики, приемная «дочь» американских психологов супругов Кэти и Кейта Хейс – прожила с людьми значительно дольше всех своих предшественников – с 3-дневного до 7-летнего возраста. Это была замечательная обезьяна, и многими представлениями о сходстве интеллекта шимпанзе и человека мы обязаны именно ей. Супруги Хейс были привязаны к этой обезьяне искренне и глубоко. Вики жила вместе с «родителями», питалась за общим столом, «праздновала» вместе с ними Рождество и день своего рождения. Обезьяна любила игрушки – кубики, мячи, мохнатых зверушек. Как и многие дети, она часто бывала равнодушна к игрушкам из магазина и предпочитала им предметы домашнего обихода. При всей своей непоседливости она любила собирать «по росту» детали деревянных пирамидок, или яркие кольца. Позднее она полюбила книжки с картинками. Но больше всего ей нравились игрушки, которые можно тянуть за веревочку и катить за собой. Иными словами Вики, как и ее предшественники Иони и Гуа, во многом была похожа на ребенка. Однако не менее важными были и различия, которые все больше проявлялись с возрастом.

Завтрак Гуа

Полуторагодовалый ребенок начинает подражать поступкам взрослых, окружающих его. Примерно в этом же возрасте и Вики начала «обезьянничать». Она помогала собирать и мыть посуду, стала пудрить себе лицо, пользоваться губной помадой, Каждое утро она выбегала из дома за газетой. Сидя в кресле, обезьяна разворачивала книгу или газету и, держа ее на вытянутых вперед руках, как бы «читала». Рассматривая некоторые рисунки, она улыбалась. Воспользовавшись интересом обезьяны к разглядыванию картинок, супруги Хейес выяснили, что она точно узнавала на картинках различные предметы. В одном из таких экспериментов перед Вики положили пачку фотографий людей и животных. Сначала обезьяна просто перебирала их, а потом начала раскладывать на две кучки – в одну сторону Вики откладывала изображения людей, а в другую – животных. Самым интересным было то, что фотографии других шимпанзе она отбрасывала туда, где уже лежали кошки и поросята, но собственную фотографию она положила в другую сторону, как раз поверх портрета леди Рузвельт. Это было одним из первых, полученных в 1950-е гг. доказательств того, что обезьяны мысленно разделяют по категориям окружающие предметы и явления.

Вики на прогулке

В первые четыре месяца Вики часто лепетала, потом перестала. Обучать воспроизведению звуков человеческой речи ее начали в пять месяцев – через месяц после того, как она перестала лепетать. Хейесам приходилось искусственно придавать правильную форму ее губам, чтобы заставить выговорить слово «мама» (до этого в течение пяти недель они учили ее произвольно издавать любой звук). Вики обнаружила естественное для шимпанзе стремление произносить звуки на вдохе. В три года Вики умела произносить всего три слова: «мама», «папа» и «чашка». Вики также пользовалась звукосочетанием «аах», когда просила что-то, в особенности сигарету, и щелкающим звуком, когда просила покатать ее на автомобиле. Понимание человеческого языка было у Вики эпизодическим и неуверенным, и Хейсы, по-видимому, не исследовали его особенно систематически. Они слишком хорошо понимали необходимость тщательных проверок, чтобы утверждать, будто Вики способна понимать английский язык без контекстных подсказок. Шимпанзе произносила слово «мама», когда возникала какая-то проблема и Вики желала привлечь к себе внимание. Она достоверно осмысленно и в разных ситуациях использовала слово «чашка». Применение слова «папа» было гораздо менее осмысленным.

Вики играет

Учитывая склонность Вики и других шимпанзе к имитации двигательного поведения, их неспособность подражать звукам речи представлялась особенно поразительной. Почему же обезьяны практически не могут научиться воспроизводить звуки человеческой речи? Детальное изучение структуры звукоиздающего аппарата приматов показало, что строение их гортани делает почти невозможным тонкую артикуляцию, необходимую для произнесения звуков человеческой речи.

Строение их гортани и ее расположение в верхней части голосового аппарата не позволяет им, в отличие от человека, с помощью языка менять конфигурацию глотки и осуществлять модуляцию звуков, поэтому обезьяны не могут управлять своим голосовым аппаратом так, чтобы произносить слова.

Схематическое изображение головы и шеи шимпанзе (А) и человека (Б)

Неудачные попытки научить обезьян воспроизводить звуки человеческой речи совершенно не исключали наличия у них когнитивной основы для овладения какой-то другой знаковой системой, подобно тому, как звуковая речь сосуществует у человека с письменной, жестовой, свистовой и некоторыми другими. Р.Йеркс, крупнейший американский приматолог, был одним из первых, кто усомнился в том, что отсутствие у обезьян физической возможности к артикуляции исключает возможность дальнейших исследований. Еще в 1925 г. в книге «Almost Human» он писал: «На основе многих данных я склоняюсь к заключению, что высшие обезьяны могут о многом рассказать, но не наделены способностью использовать звуки для выражения своих мыслей. Вероятно, их можно научить использовать пальцы подобно тому, как это делают глухонемые люди, и таким образом заставить усвоить простой, незвуковой, язык знаков». Несмотря на кажущуюся очевидность идеи о том, что язык жестов был бы более органичным средством для общения с приматами, проверить эту гипотезу впервые удалось только в 70-е гг. прошлого века.

Продолжение следует