В. А. Ярхо

Дерби в Москве

Граф Эдвард Дерби

С середины 80-х гг. XVIII в. на московском ипподроме ежегодно 28 июня разыгрывалось дерби, и город положительно сходил с ума. Не важно, на какой день недели выпадало 28 июня очередного года, картина всегда была одна и та же. С двух часов дня до пяти вечера нескончаемый поток экипажей, сформировавшись возле Страстного монастыря, катил по правой стороне Тверской улицы только в одном направлении – за заставу, на Ходынское поле. Азартные седоки, стремившиеся занять лучшие места на трибунах, подгоняли извозчиков и собственных кучеров, так что уже на Тверской частенько начинались скачки экипажей, под стать настоящим «заездам» профессионалов. Улица в тот день «во избежание пыли» по распоряжению градоначальника поливалась «по-праздничному», т.е. обильно. И очень скоро на ней замешивалась жидкая грязь, которая летела из-под колес в разные стороны, наделяя густыми отметинами прохожих. Некий поэт запечатлел такой московский день 1848 г.

«Всех забав здесь виден род!
Точно рой шумит народ,
Едут дрожки и кареты,
Фаэтоны, кабриолеты!
Там мелькают словно павы,
Амазонки величавы!
Одно зрелище в году
С мусульманским наряду,
Где бывает сам султан, –
Славный праздник рамадан».

Первое дерби – скачки на приз, с денежными ставками на лошадей-участниц, состоялось в Англии 4 мая 1780 г. Соревнования устроили по инициативе графа Эдварда Дерби, под патронатом которого скачки жеребцов-трехлеток стали проводить ежегодно на ипподроме в Эпсоме. Сэр Эдвард, именем которого и были названы соревнования, был, как тогда говорили, «страстным спортсменом». Эти слова не случайно взяты в кавычки – под словом «спортсмен» в то время чаще всего разумелся человек азартный, всегда готовый заключить пари. В большинстве своем сами «спортсмены» не занимались физическими упражнениями и единоборствами: потеть и напрягаться, да еще на потеху публике джентльменам было не к лицу. Они организовывали или брали под свое покровительство те забавы, где можно было «болеть» и ставить деньги на участников состязания.

По воспоминаниям современников, граф Дерби нередко прямо у себя в доме устраивал петушиные бои, что приводило в негодование его супругу. Граф предпочел развестись с женой, нежели отказаться от любимой забавы! Позже сэр Эдвард легко перешел с бойцовских петушков на скаковых лошадок.

Предтечей эпсомских скачек были скачки кобыл-трехлеток, состоявшиеся в 1778 г. на празднике во время помолвки в замке Окс. Через два года граф Дерби устроил подобные скачки уже для жеребцов и на денежный приз. Начинание сэра Эдварда с удовольствием поддержали многие джентльмены, и благодаря усилиям и деньгам английских «спортсменов» была заложена основа одной из самых мощных систем эксплуатации азарта.

Дерби-замок

Со временем в скачки стали «вкладывать деньги» и получать с них прибыли, но, как и всякое вложение капитала, это было рискованное предприятие! Одни «проматывали на лошадках» гигантские суммы. Доходы других от удачных ставок на дерби сказочно вырастали. Было отчего кипеть крови у джентльменов!

Граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский

Почти одновременно с зарождением скачек в Англии скаковые состязания возникли и в Москве. Появлением этого английского вида спорта первопрестольная была обязана графу Алексею Григорьевичу Орлову-Чесменскому. Изначально граф был лихим кавалерийским офицером, а позже, подчиняясь монаршей воле, принял под свою команду флот.

Победитель турецкого флота не утратил любви к лошадям до конца своих дней. Удаленный от государственных дел, пребывая в роскоши в почетной отставке, он принялся претворять в жизнь свою давнюю мечту – выведение русской чистокровной породы лошадей. На это граф не жалел ни средств, ни сил, ни времени.

При посредстве графа Воронцова, русского посланника в Великобритании, он выписал из Англии несколько чистокровных лошадей вместе с тренерами, конюхами и другими «лошадиными специалистами». Но для воплощения задуманного нужно было соблюдать технологию селекции, созданную англичанами, в основе которой лежал жесткий отбор по результатам скаковых испытаний. Так что скачки вовсе не пустая забава пресыщенных бездельников, как многие думают, – это полигон для экстремальных испытаний представителей породы. Призы и ставки, азарт и суета вокруг ипподромов – это все вторично: для специалистов-лошадников важно одно – резвость испытуемых на галопе. Решив следовать «английским курсом», граф и затеял в Москве «скаковые испытания», производя отбор из полученного потомства завезенных «англичан».

Скачки в Москве стали очень модным видом спорта среди высшего общества. Роль ипподрома тогда выполнял скаковой круг, длиной в две версты, располагавшийся недалеко от дома графа Орлова – на Донском поле. Обычной дистанцией московской скачки были два полных круга. Соревнования проводились в мае–июне, и секретарствовал на них в те поры князь М.П. Хилков. Днем скачек был четверг, и в этот день на Донское поле выезжала вся московская знать.

Рядом с финишем располагались деревянные трибуны-«галереи», которые часто бывали переполнены «благородной публикой». Бывали и конные зрители. Они выезжали в центр скакового поля живописными конными группами и оттуда следили за скачками. Сам же граф Алексей Григорьевич прибывал к назначенному времени на четырехколесной золоченой колеснице, запряженной четверкой гнедых лошадей, которыми правил сам. Частенько с ним была его дочь, тоже страстная любительница лошадей.

Сохранилось описание скачек одного из первых сезонов в Москве, в которых приняли участие 9 лошадей. Приз в 500 рублей был пожертвован одним из любителей. Была назначена «скачка на четыре версты с перескачкою», и оба раза первым приходил жеребец Травлер, принадлежавший господину Муравьеву. Первыми жокеями были крепостные владельцев лошадей. И Травлера приводил первым к финишному столбу крепостной мальчик г-на Муравьева по имени Андрей.

Этот жокей проявил необычайную ловкость во время соревнования. Когда Травлер миновал финишный столб, в публике раздался крик: у седла не было одного стремени! Это могло стоить приза: без стремени нагрузка на лошадь уменьшалась, а правила соревнования требовали максимального равенства условий для участников. Но когда Андрей соскочил с коня, оказалось, что оборвавшееся стремя было зажато у него в руке. Он успел на скаку подхватить его и держал в кулаке все время, пока несся на спине Травлера к финишу, вдев в стремя всего одну ногу!

По окончании соревнований граф Орлов обычно проезжал в своей колеснице по ипподрому и ехал домой, где в кругу таких же, как он, знатоков и любителей лошадей, заканчивал день пиром. После смерти графа в 1808 г. регулярные, «на английский манер», скачки прекратились. Хотя есть свидетельства, что «конные ристания» продолжались.

Тревожным летом 1812 г., когда большая часть москвичей не решилась выехать в деревню, желая быстрее узнавать вести из армии, сезон в Москве затянулся. Хроникеры тогдашних газет и авторы исторических записок, отмечая непривычное для летней поры изобилие благородной публики на бульварах, в кофейнях, ресторациях, театрах и цирках, писали и о ежедневных «конных ристаниях», проводившихся под стенами Кремля и в Нескучном саду. Но настоящие скаковые испытания возродились лишь в
1825 г. в Лебедяни, где был устроен первый в России общественный ипподром. Потом они стали появляться и в других городах. В Москве ипподром появился в 1836 г.

Лошадей для скачек начинали готовить с жеребячьего возраста, выбраковывая неподходящих и упорно тренируя тех, что подходили «по статям», – так, собственно, формировалась скаковая порода. Жеребят начинали приучать к человеку с самого рождения – ласка и заботливый уход быстро завоевывали доверие животного. Режим питания для жеребят, предназначенных в скакуны, отслеживали опытные ветеринары и конюхи, начинавшие со второго месяца жизни приучать молодое животное к определенному рациону: свежему мелко нарубленному сену и овсу.

Пятимесячных жеребят отделяли от маток, уводя их в специальные конюшни, стоявшие так далеко, что жеребята не слышали ржания маток. Жеребята, конечно, грустили, но, окруженные заботой, скоро привыкали к новому положению.

При хорошем питании и уходе жеребята быстро росли, набирались сил, становились шаловливыми игрунами, так что приходилось присматривать за ними, чтобы они ненароком не покалечились. Излишки молодой энергии выгоняли ежедневными прогулками табуна, причем теперь у молодняка был уже тренер, который бичом подгонял жеребят, задавая темп движения. При этом табун разбивался на группы по возрасту, силе и темпераменту. Делалось это для того, чтобы старшие, более сильные или просто нахальные жеребята не забивали других, не отнимали бы у них корм, не лягали бы их.

Детство жеребят кончалось вместе со вторым летом жизни: двухлеток отводили в общую конюшню, опытные тренеры приучали их к узде и седлу, начинали тренинг, полагавшийся взрослым чистокровным скакунам. Обращались с ними как с аристократами лошадиного мира: кормили по особой диете, часто давали слабительное, каждый день купали и чистили, а в своих денниках они стояли всегда укрытые толстой шерстяной попоной.

Скакуны при таком уходе вырастали настоящими красавцами с тонкой и нежной кожей. Характер и привычки у них были вполне соответствующие: они позволяли себе капризничать, будучи «не в духе», брыкались и не давали на себя садиться, топтались при седловке, упрямились и отказывались выходить на прогулку. Но они были настоящие профессионалы и, приученные с детства соревноваться, сами понимали суть скачек и отзывались на малейшие команды жокея.

Судьба скакунов была завидной – по окончании спортивной карьеры их никогда не отправляли на бойню, как отработавших свое лошадок плебейских кровей. Особо чистокровные доживали свой век в сельских поместьях, где становились производителями, отцами новых поколений чистокровных жеребят. Другие просто оставались при конюшнях в роли «почетных пенсионеров».

Мороки с чистокровными животными было много. С ними работали отличные специалисты, часто выросшие на конюшне и проведшие с лошадьми весь свой век. Им платили большие деньги. Хозяева лошадей старались переманить наиболее опытных и умелых тренеров, конюхов, грумов (объездчиков), но главной фигурой соревнований был жокей.

Большинство русских наездников готовили специально выписанные из Великобритании тренеры. Подготовка жокеев была делом крайне важным, не допускавшим никаких промахов: слишком большие деньги стояли на кону в этом спорте и бизнесе. Полное доверие хозяев конюшен было только к британским и американским специалистам. Нередко на русских ипподромах выступали жокеи-иностранцы.

Можно сказать, что скакунов и жокеев тренеры готовили в равной степени, они были учениками практически одной и той же школы, только у человека обучение длилось дольше и обращались с ним грубее и жестче. Ведь скакуны благородных кровей стоили огромных денег, а юнцы, из которых делали жокеев, не стоили ровным счетом ничего.

С самых первых дней создания специальных скаковых конюшен в Англии сотни двенадцатилетних мальчиков ежегодно поступали в ученики к опытным тренерам, чтобы стать жокеями и когда-нибудь выступить на ипподроме. Повезти из них должно было пятерым, от силы шестерым, но каждый надеялся, что это будет именно он.

Пока мальчики осваивали азы, их ставили на уборку конюшен и уход за животными, потом доверяли объезжать лошадей, проводить тренировки. Наконец, их назначали в наездники на пробные испытания.

Через три-четыре года ребята уже сидели в седлах как влитые, вернее стояли, так как их приучали скакать стоя в стременах, не касаясь маленького скакового седла размером с суповую тарелку. Стоя в стременах, жокей спасал позвоночник от ударов лошадиного крупа при бешеной скачке, когда лошади вытягивались в струнку на дорожке, порой едва не касаясь ее брюхом.

К тому времени когда учеников ставили на первые пробные скачки, они уже весили около 30 кг. Их руки были сильны, а сами они были по-детски бесстрашны, стремясь только понравиться тренеру и владельцу конюшни. Кроме уверенности и отваги, тренеры старались привить им хладнокровие, которое должен сохранять настоящий жокей во время скачек.

Когда ученикам, оставшимся при конюшнях, исполнялось по 15 лет, для тренера наступало трудное время выбора тех, в ком, как ему казалось, есть «дар». Угадать в мальчишке будущего жокея гораздо труднее, чем в жеребенке классную скаковую лошадь. Иногда все открывалось в одно мгновение! Как-то раз владелец конюшни увидел паренька, проскакавшего мимо него, и что-то такое ему в мальчике показалось неординарным. Он велел тренеру поставить его на ближайший старт. Старый опытный лошадник удивился и стал отговаривать хозяина, считая, что это пустая прихоть. «Он и ученик-то так себе – недавно дважды вывалился из седла!» – втолковывал тренер. Но хозяин конюшни настоял на своем и оказался прав: дебютант привел свою лошадь первой, а потом стал мировой знаменитостью скакового спорта.

Один из победителей дерби

Один из победителей Дерби

Прошедших все круги ада конюшенной школы жокеев можно было сразу узнать в толпе: это были крепкие ребята небольшого роста, легкие, но сильные. Став жокеем, молодой человек добровольно отказывался от множества соблазнов, жесткая диета становилась вечной спутницей карьеры жокеев, как у танцовщиц балета. Они должны были строго следить за своей формой и бороться с излишним весом.

«Излишки» сгоняли под жестким присмотром опытных и не склонных к сантиментам тренеров, в арсенале средств которых для такого случая были приготовлены большие дозы слабительных и мочегонных препаратов, диеты, напоминающие голодовки, парная баня, изнурительные упражнения. Обычный рецепт сброса веса «по старой английской методе» был такой: жокей, облачившись во множество одежд, должен был проскакать быстрым аллюром 10 миль, потом в этом облачении сидел у пылавшего жаром камина, а потом шел в парную. При этом почти совсем переставал есть. Жокей, от которого перед важной скачкой потребовалось за 8 дней сбросить 6 фунтов (2,7 кг) веса, за всё это время съел всего 8 яблок.

Но с диетой нельзя было переусердствовать: помимо нужного веса жокей должен иметь силу и ловкость. Поэтому подобные истории с яблоками случались редко, когда жокей уж слишком «запускал режим». Гораздо вернее была сбалансированная диета, за которой тренеры следили так же, как и за питанием скакунов. Примерный рацион питания жокеев был таков: утром – тост с маслом и чашка чая; в обед – кусочек рыбы с гарниром, небольшой десерт и чай для лучшего усвоения пищи. Про ужины их приучали забывать еще во времена ученичества. Так продолжалось большую часть года, и лишь в зимние месяцы, когда скачек не бывает, у жокеев появлялась возможность отойти от «пищевого аскетизма». Но они помнили, что за удовольствия им придется платить жесточайшими «сгонами веса» перед началом очередного сезона, а потому даже и в свободное от соревнований время старались не переусердствовать за столом.

И все-таки, несмотря на суровую школу, желающих стать жокеями было много. Мальчишки и их родители знали, что все перенесенные тяготы и лишения окупаются, как только ученик становится полноправным жокеем. Едва достигший совершеннолетия паренек, став профессиональным жокеем, за первый же сезон зарабатывал немалые деньги, чем мог обеспечить себе скромный достаток на всю оставшуюся жизнь. Но кто же собирался бросать любимое дело после первого сезона?! К тому же в решающих соревнованиях сезона суммы обычно возрастали. А еще жокею перепадали дары от тех, кто, поставив на его лошадку, срывал куш на тотализаторе.

Кроме законных способов заработка и призовых у жокеев всегда была возможность многократно увеличить свои доходы, участвуя в скаковых махинациях. Поймать нечестных жокеев очень трудно – им ничего не стоит придержать лошадь, когда скачка проходит вдали от трибун. Со стороны будет казаться, что всадник яростно погоняет животное, немилосердно орудуя хлыстом, а на самом деле он лупит себя по ботфорту, и ни в один бинокль это рассмотреть невозможно. Надо только последние 100 м перед финишем проскакать честно.

Большие деньги и амбиции, с младых ногтей впитанный дух околоспортивного мирка многим молодым ребятам поломали судьбы. Долгое воздержание им в конце концов надоедало, а огромные деньги позволяли пуститься во все тяжкие – и тогда…

Зимой 1893 г. в лондонском Сити полицейский патруль задержал бродягу, просившего у прохожих подаяния. Им оказался бывший жокей, неоднократно выигрывавший в прошлом эпсомские скачки, которого осыпали деньгами и почестями. Но все заработанное на скачках не пошло ему впрок, и бывший кумир публики нищенствовал на улице.

Вскоре после появления ипподрома в Москве скачки стали любимейшей забавой горожан вне зависимости от их сословной принадлежности. Ипподром был местом демократичным: там всяк платил деньги за вход, и он не был заказан ни дворянину, ни купцу, ни мещанину с крестьянином. Это уже не было светской забавой, и времена благородных пари на установленные суммы канули в Лету. Теперь на ипподроме царствовал его величество тотализатор, или, как ласково его называли завсегдатаи, «тотошка».

Это была официально дозволенная азартная игра, и москвичи предавались ей с полным упоением. Возле конюшен, поля и трибун крутились «специалисты», готовые «подсказать лошадку». Они вскакивали прямо на подножки подъезжавших экипажей и предлагали программки с уже сделанной ими «разметкой», уверяя, что у них имеется «верняк» – последние сведения прямо из конюшен.

Трибуны постепенно заполнялись публикой, а внизу, возле «членской беседки» – элитной ложи, куда впускали только членов Скакового общества, – собирались московские джентльмены «английского типа». Ведь наряду с членством в знаменитом Английском клубе дерби было еще и проявлением благородной болезни, англомании. Московские «джентльмены» были увешаны биноклями на ремнях, в руках были записные книжки, а выражение физиономий самое озабоченное, словно это им самим предстояло бежать наперегонки.

Особый интерес представляли дамы. О, для них это был выезд в свет, одно из важнейших мероприятий года, и они ко дню дерби готовились по-своему! Целые цветники на дамских шляпах окружали щегольские фуражки военных и статских чиновников, цилиндры и котелки буржуа и рантье, панамы и даже обычные картузы, венчавшие головы представителей богемы. Все тогдашние звезды театра, оперетты, знаменитые шансонье и шансонетки из кабаре непременно украшали собою общество. Впрочем, «всяк сверчок, знай свой шесток», и в бельэтаж трибун кого попало не пускали. «Выжимки» партера занимали свои места в галерее над бельэтажем, а еще выше, на крутом амфитеатре собиралась совсем простая публика. Толпа простых смертных теснилась на общей площадке, отгороженная решетками.

Особенное оживление и нервозность царили у касс, где принимались ставки. В день дерби открывались дополнительные кассовые будки, но и их не хватало, и возле окошек выстраивались длинные очереди.

Обычно скаковой день открывали соревнования мальчиков – начинающих жокеев, учеников, еще не заслуживших того, чтобы их имена объявляли. Они совершали три заезда, после чего объявлялся часовой перерыв, чтобы можно было привести в порядок трассу и сделать последние ставки. Наконец начиналось то, ради чего, собственно, публика и собиралась, – скачка дерби. Завершали соревнования скачки на Императорский приз.

Уже вечером в город возвращалась значительно поредевшая колонна. Те, кого в этот день ожидала удача, разъезжались кутить по загородным ресторанам. Жокеев, приведших лошадь первой, вечером 28 июня чествовали как героев в самых дорогих заведениях и клубах города.

Многие жокеи теряли здоровье, а то и саму жизнь во время соревнований, нередко, получив травму, оставались калеками на всю жизнь. Но это была та сторона большого праздника, которую не принято афишировать. Жокеи знали, на что и ради чего идут, садясь в седло. Публика же была совсем не против подобных трагедий: они лишь придавали остроту соревнованиям.

Скачки были столь важным делом для россиян, что газетная колонка, печатавшая последние известия с ипподромов, выходила даже в самый разгар террора и боев на баррикадах 1905 г. Вместе со сведениями о покушениях террористов и карательных акциях правительства непременно сообщалось о том, кто победил на скачках и с каким временем пришел к финишу фаворит. Не были помехой для скачек и войны – соревнования проводились несмотря ни на что, а газеты взахлеб писали о победах жокеев даже в дни тяжелейших поражений на фронтах Первой мировой войны.

Скачки и тотализатор не уничтожила даже революция, хотя шуму вокруг этого спорта поубавилось. Толпы уже не ломились на ипподромы: большинству россиян играть было некогда да и не на что. Новая элита бесклассового общества присвоила скачки, как и все остальное достояние «старого мира». Они так и остались спортом избранных, клубом посвященных, принадлежность к которому дорогого стоила. Места, занимаемые прежде «англичанами» из Скакового общества и покровителями конюшен из аристократов, крупные партийцы, представители творческой элиты делили с криминальными авторитетами, «цеховиками» и прочей публикой, которую в старое доброе время, пожалуй, и на трибуны бы не пустили.