Рассказы о деревьях

Дерево не смогло само перешагнуть через Татарский пролив – сюда его привели люди. В лесную карту страны пора вносить поправку.

Почему так ценится сосна? Только потому, что у нее ценная, очень нужная древесина? Или потому, что сок дерева – живица – дает массу полезных веществ: скипидар, канифоль, камфару? Не только. Да, сосна – настоящая хвойная фабрика. Но она еще и лечебница: как легко, свободно, полной грудью дышится в сосновом бору! А как сосна, разбрасывая корни, умеет останавливать пески! А как осветляет и обеззараживает грунтовые воды!

Такой опыт провели недавно. Проанализировали состав воды из двух ручьев. Один бежал в водохранилище с выгона, другой «прошел» через сосновый бор. Из каждого ручья взяли по литру воды. В ручье «безлесном» в литре его воды обнаружили 920 кишечных палочек. В литре из «соснового» ручья таких вредителей оказалось в 30 раз меньше.

Мы любим, ценим сосну. Но иногда и не жалеем ее. Порой топор дровосека более безжалостен к сосне, чем к другим породам. И это очень обидно. Конечно, сосновые насаждения занимают большие площади, но ведь и рубки надо с толком проводить. Уже теперь отдельные виды сосны занесены в Красную книгу. Это, например, европейская кедровая сосна. У нас в стране она встречается в Карпатских горах на высоте до 900–1500 м над уровнем моря. Как же беречь надо кедровую сосну!

И еще одну сосну поместили в Красную книгу – меловую, ее нередко встретишь на меловых кручах вдоль берегов малых степных рек.

В давние времена меловые боры занимали обширные площади в средней полосе России. Они покрывали белокаменные отложения. Топор крепко прошелся по этим соснам. И меловые боры нынче заметно поредели. Обидно. Пусть же этот урок будет всем нам впрок!

Когда-то один ученый сказал: «Человек следовал за лесами, пустыни следовали за человеком». Мне кажется, что сосне, как наименее прихотливой древесной породе, умеющей жить до 400 лет, предстоит опровергнуть этот вывод. Если, конечно, мы ей поможем.

Сосне предстоит большое будущее, она сможет прийти за человеком в те районы, где ее пока нет или мало. И на горные кручи, и на меловые степи, и в пустыни.

То, что это возможно, подтверждает не только лесная дача в Аман-Кутане. В одном из городов Кызылкумов, Навои, поражает обилие зелени. Город, особенно вечером, напоминает кристалл светящегося изумруда, который рукотворно вправлен в желтую пустошь барханов. Двухкилометровая по ширине лесная лента опоясывает город в жаркой пустыне.

Один зарубежный ботаник, побывав в этих местах и увидев лес среди знойных песков, написал: «Этот опыт укрепляет надежды человечества на будущее...»

Палеонтологи до сих пор находят в древних раскопках рядом с костями первых пресмыкающихся пустые сосновые шишки. Овальное тельце с навсегда раскрывшимися чешуйками. Не от семени ли, которое выпустила первобытная сосна, начался хвойный лес возле твоего города, твоей деревни? Пусть же через многие столетия потомки находят шишки сосны там, где простирается тундра, среди испепеляющих песков Каракумов, на Сахалине, меловых кручах, высоко-высоко в горах...

Зеленые паруса лиственниц

Разговор на лесной даче

В Москве, неподалеку от метро «Динамо», в окружении заводов и жилых кварталов есть поразительный уголок – Лесная дача Тимирязевской сельскохозяйственной академии. Лесной даче более ста лет, а ее заведующему профессору Владимиру Петровичу Тимофееву, когда я с ним познакомился десять лет назад, было восемьдесят с лишним лет. Это был живой непоседливый старик, «лесной дед», как звали его студенты. Видели бы вы, как в свои годы шагал он по лиственничной аллее! Шаг широкий, спина прямая, глаза зоркие. За ним и молодому поспеть трудно.

Я уже знал, что профессор Тимофеев всю сознательную жизнь посвятил изучению лиственницы, написал о ней множество статей, книжек. Подумать только менялась Москва, шумели над страной десятилетия, мир потрясали невиданные события, а этот человек изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год наблюдал рост лиственниц, записывал в тетрадки меняющуюся длину ее побегов, измерял линейкой хвоинки в первый год и в семидесятый. И на его глазах хвойный росток превращался в гигантское дерево с кроной, похожей на великанскую треуголку.

Старый лесовод вырастил тысячи деревьев. И наблюдал... Наблюдал тайное движение сока в тончайших древесных капиллярах, невидимое для глаза созревание покровных чешуек шишки, набухание смоляной капельки – ему все было интересно, важно, необходимо, как врачу, прослушивающему стетоскопом человека.

Какое терпение за всем этим, какая верность единожды избранной породе, какая редкостная приверженность дереву и власть над временем!

Не всякому ученому дано такое: ведь, кроме необычайного профессионального пристрастия – а это само по себе вызывает уважение, ему посчастливилось быть долгожителем.

Сразу за окном профессорского кабинета начинались молодые посадки, этакие детсадовские ровные аллейки. На столах, полках, в шкафах лежали срезы могучих стволов, хвойные лапки, только что собранные и пожелтевшие от времени шишки, желтые соцветия, чешуйки, покрытые рыжеватым пушком, семена с плотно прилегающими крылышками. Нет, это был не кабинет в привычном понятии слова – живая лесная лаборатория с никогда не выветривающимся запахом тайги.

Не раз убеждался: в комнате запах ветки становится слаще, но едва слышно пробивается горчинка. Так пахнет недозрелая черника. Поглаживаю теплую, неколющуюся хвойную лапку, и такое впечатление, что это звериная шерстка.

– Нуте-с, – точно экзаменуя меня, спрашивает профессор,– что же вы видите перед собой?
– Вот побег, вот шишка.
– И что же заметили?
– Побег как побег. Шишка как шишка.
– И все?
– А что еще? – пожимаю я плечами, как студент, не знающий билета.
– А то, что приметливее надо быть... – И профессор повторяет по слогам: – При-мет-ли-вее. Вот смотрите: более удлиненных побегах лиственницы хвоя располагается поодиночке, на других, обратите внимание, укороченных, – пучками. В пучке – пятьдесят иголок. Вот шишка – приглядитесь: буроватый фонарик. Каждая чешуйка выпукла, как горбик, спинка пушком покрыта. Семечко, глядите, с одной стороны блестящее, а с другой – матовое. Удивляетесь: вот чудак! Семь десятилетий незнамо на что потратил – на одну только лиственницу. М-да... На лиственницу! А меня, например, как и многих моих коллег, всегда интересовало: как дерево относится к свету?
– И что же выяснили?
– Много чего любопытного. Ведь вы знаете: есть светолюбивые породы, а есть теневыносливые. Так?
– Так, – согласился я.
– Но мы, лесоводы, хотим это явление знать точнее, я бы заметил, с математической точностью – это очень важно знать при выращивании деревьев. И вот разработана так называемая шкала светолюбивости. В ней каждая порода, как на лесенке, занимает свое место. Так сказать, призовая ступенька принадлежит тому растительному роду, который требует больше всего света.
– Кто же занял эту ступеньку, кому первенство принадлежит?
– Ага, заинтересовались! – профессор хитро сощурился. – А как вы полагаете? – и, не дождавшись ответа, торжественно, точно речь шла о каком-то редчайшем явлении, воскликнул: – лиственница – вот кто стоит на первом месте в «шкале светолюбивости»! Свет, свет, свет – это прежде всего нужно моему дереву (так он и сказал: «моему дереву». – Ю.К.) для роста, для здоровья. Сосна, например, и ночью растет, лиственница же в это время суток точно засыпает. Ждет утра, чтобы с первым рассветом начать свою работу по накоплению соков жизни. К слову сказать, такое «солнечное» дерево, как липа, в девять раз теневыносливее лиственницы. Не ожидали? То-то и оно!

Профессор распахнул окошко, луч солнца скользнул по его лицу. И он как-то сразу помолодел, осветился внутренним светом и чем больше говорил о «своем дереве», тем больше зажигался, воодушевляясь с каждой минутой.

– Вот почему, – сказал профессор, – так полнокровна жизнь дерева, такую прочность и долговечность обретает его ствол!

И я узнал, что лиственница дает человеку мачты для кораблей, древесину, не гниющую в воде, бревна, не уступающие по крепости металлу. Сваи Троянского моста на Дунае, построенные из лиственницы, сохранялись почти два тысячелетия. Немало изделий из лиственницы обнаружено при раскопках древних курганов на Алтае. Больше 25 веков пролежали эти «деревянные черепки прошлого» в земле. Сейчас они хранятся в Государственном Эрмитаже в Санкт-Петербурге: срубы могильных склепов, колоды-саркофаги, боевые колесницы с колесами, сплетенными из корней лиственниц. Все это было сотворено еще в бронзовом веке бронзовыми топорами.

«Лесной знатель»

Двести пятьдесят лет назад царский гонец спешил в небольшой немецкий городок. Он вез пакет Государственной адмиралтейской коллегии немецкому формейстеру (лесничему) герру Фокелю. О, это известный «лесной знатель»!

Россия создавала флот. Лиственница – северный дуб, как ее издревле прозвали, – подходила для этой цели как нельзя лучше. И герр Фокель приглашался в Санкт-Петербург «для создания касающихся до мореплавания лесов».

Фокель не заставил себя долго ждать. У какого же лесничего не дрогнет сердце от такого приглашения – сажать лес!

Фокель не сразу отыскал место для лиственничной корабельной рощи. И состав почвы следовало учесть, и рельеф, и, главное, количество солнечного света, ибо уже в те времена лесничие знали, в чем более всего нуждается лиственница.

Продолжение следует