Рассказы о деревьях

Так вот, я опять возвращаюсь к рассказу о том новом виде лиственницы, который преобладает на северо-востоке европейской части России. Она не только формой шишек отличается от лиственницы сибирской.
Лиственница сибирская за многие века научилась приспосабливаться к топям да болотам. Тут сибирячке сам черт не брат: одни корни отмирают, тут же развиваются придаточные. Лиственница же, выделенная ботаником Дылисом, болот боится. По совокупности многих признаков ее выделили в особый вид и дали имя знатного лесовода академика Сукачева.

В честь ученого и революционера

И еще один вид – лиственница Чекановского. Это дерево растет в Сибири, оно мало чем отличается от лиственницы сибирской и даурской. Однако имеет свои особые признаки в строении кроны, в форме семян, длине хвои.
Если с ботанической точки зрения лиственница Чекановского может заинтересовать лишь специалистов, то личность человека, имя которого присвоено виду, представляет куда больший интерес. Это был один из первооткрывателей Сибири, человек недюжинной воли и мужества, с юности восставший против бесправия и угнетения.

1860 год. Киевский университет. Студенту Александру Чекановскому прочат завидное будущее. Талантлив, пытлив, не по годам образован.
Но мало кто из преподавателей знает, чем увлечен в свободное от лекций время Александр Чекановский.
В те годы в Польше возникла революционно-демократическая партия «красных». Долой крепостное право – вот какие листовки выпускают «красные».
В Киеве тоже есть подпольный центр партии. Один из ее лидеров – Александр Чекановский. Это он вместе с товарищами сочиняет антиправительственные прокламации. В них осуждение царизма, боль за угнетенных крестьян.
Борьба продолжалась несколько лет – в 1863 г. подпольный центр «красных» раскрыт жандармами. Чекановского бросают в тюрьму, приговаривают к каторжным работам в Сибири.
Братский острог на Ангаре. Тайга, глухомань. Позднее современник вспомнит: «В окошко убогой землянки, где жил Чекановский, постоянно стучалась голодная смерть...»
Друзья, которые остались в Киеве и Петербурге, хлопочут за Александра, понимая, что такой тяжкой доли он не вынесет. Его переводят в небольшое село Иркутской губернии.
И вот здесь Чекановский заново пробуждается к жизни. Надо что-то делать, иначе гибель. А здесь столько возможностей для пытливого ума!
Север Восточной Сибири – тайна за семью печатями.

Экспедиция по Нижней Тунгуске, в районы Туруханского края – он теперь мечтает только об этом. Добивается разрешения. Но мало кто желает участвовать в этой опасной затее. Все же несколько смельчаков находится.
На крытой лодчонке – шитике – Чекановский отправляется туда, где еще не бывали натуралисты.
Дух захватывает, когда знакомишься с путевым дневником Чекановского. Какая воля, какое мужество!
Порой мороз доходит до 60 ^оС – в путь, в путь!
Вьюга заносит землянку, насилу выбираются наружу – в путь, в путь!

На бурных порогах переворачивается шитик, чудом спасаются – в путь, в путь!
Один спутник погибает, другой сходит с ума, не выдержав тягот пути. Это не останавливает Чекановского. В путь, в путь!
Еще так много дел. Еще надо завершить составление карт бассейнов Нижней Тунгуски, Хатанги, Вилюя, описать водоразделы рек. Надо проверить и перепроверить: он, кажется, открыл в этих потаенных пространствах редчайший вид альпийской флоры из семейства крестоцветных. Этот вид доселе был известен лишь в Гренландии и в Скалистых горах Северной Америки.
Да, он не ошибся.

Позже ученый мир изумленно воспримет еще одно открытие Чекановского. На Полюсе холода он обнаружил флору и фауну юрского периода. Почти 4 тыс. образцов ископаемой растительности, которая господствовала здесь почти 200 млн лет назад, в коллекции Чекановского!
А гербарий современных растений – 9 тыс. экземпляров!
Пройдет время, и будет отмечено, что трехлетнее путешествие Чекановского по северу Восточной Сибири «составило эпоху в изучении этой страны».
И это далеко не все. Позже Чекановский отправится на Байкал и составит внушительный гербарий южного побережья озера. Его коллекция станет ценнейшим достоянием Петербургского ботанического сада.
А я еще ничего не сказал о геологических изысканиях ученого – тоже эпоха!
Вот такой это был человек. Сосланный на каторгу – не согнулся, нашел в себе силы верно служить науке. Он не долго прожил – здоровье было подорвано.
Теперь о Чекановском пишут книжки, о нем упоминают энциклопедии. Именем его названа гора в Сибири.
И есть лиственница Чекановского.
Могучая порода в честь человека могучего духа!

* * *

Да, каждый вид лиственницы, произрастающий в нашей стране, требует к себе особого внимания. И изучения.
Занятие это чрезвычайно интересное и нужное. Оно доступно любому начинающему натуралисту. Помню, профессор Владимир Петрович Тимофеев, с описания визита к которому я начал свой рассказ, просил меня и моих товарищей понаблюдать за лиственницей.
– Что же надо делать? – спросил я.
– Да, например, узнать, сколько суток во время вегетационного периода растут побеги на лиственнице. Или записать, какого числа появляется хвоя и сколько дней она растет в длину, когда хвоя начинает желтеть и когда опадать.
– Куда записи присылать?
– Москва, Тимирязевская сельскохозяйственная академия, Лесная дача...
С горечью скажу: недавно Владимира Петровича не стало. Он умер на посту, возле любимых своих лиственниц – деревьев, которым посвятил всю свою жизнь. Но записи пригодятся многочисленным ученикам Владимира Петровича Тимофеева.
...Я держу в руке зеленую ветку. Ветка на ладони формой своей сама напоминает ладонь. Кажется, тысячелетия протянули изумрудную кисть в мой и твой дом. Протянем этой кисти дружескую руку...

Русская дубрава

Гляжу ль на дуб уединенный,
И мыслю: патриарх лесов
Переживет мой век забвенный,
Как пережил он век отцов.

А.С. Пушкин

В «Лесном словаре» начала прошлого века я прочитал о дубе: «Дерево это поставлено на той же ступени, на какой лев находится между четвероногих, а орел между птиц. И дуб сделался эмблемой высоты, силы, долговечности».

Я вспомнил дуб возле литовского села Стелмужи – он родился около двадцати веков назад и живет себе поживает. Под Москвой, в парке Ленинские Горки, сохранился дуб – ровесник Москвы. Неподалеку от Запорожья есть дуб, которому более 700 лет, под ним запорожцы писали свое знаменитое письмо турецкому султану. В городском парке Риги я стоял возле дуба, посаженного Петром I.

Пушкинский дуб в Михайловском, Лермонтовский в Тарханах, дуб Адама Мицкевича в Полтаве. В Санкт-Петербурге около Лесной академии вы увидите три дубка, посаженных в честь русского лесничего Э.И. Циолковского, его гениального сына К.Э. Циолковского и Юрия Гагарина.

Не забыть поездку в подмосковное село Остафьево, в родовое поместье князей Вяземских. Удивительна история двух местных дубов. Конец XVIII в. Между Россией и Соединенными Штатами Америки устанавливаются дипломатические отношения. Первый американский посол, вручая верительные грамоты, подарил русскому дипломату несколько желудей с дуба, растущего у могилы первого президента США Джорджа Вашингтона.

Желуди были посажены в Царском Селе. Взошли дубки.

Прошли годы. Знаменитый русский историк и писатель Н.М. Карамзин жил в то время в Остафьеве, в гостях у поэта Вяземского. Здесь он писал первый том «Истории государства Российского». И спустя годы, перед смертью он завещал дочери: пусть она поедет в Царское Село, соберет несколько желудей с американских дубов, а когда они прорастут в горшках – высадит в Остафьеве.

И вот уже более полутораста лет стоят эти дубы в подмосковном имении-музее. Тоже страничка истории государства Российского.

Дуб-летописец. Живая хронология дней ушедших. Дерево это как бы связало времена. Угасшие эпохи и столетия прислали в наши дни живого свидетеля – они доверили дубу память о себе, о былых делах и подвигах, о предках, которыми мы гордимся.

Есть что-то бравое и былинное в самом слове «дубрава». Мне слышится в нем гул старины и шелест листвы молодых дубков, что растут возле моего дома. Пойдешь осенью в ближний лесопарк и вдруг услышишь в тишине шлепок желудя о лесную подстилку, едва слышный, мягкий, будто упала детская пинетка. Это дубовая роща сбросила наземь еще одну коричневую каплю. Какая судьба будет у будущего деревца, дано ли ему прорасти в будущие века?

Тревожная нотка в моем вопросе не случайна. Все меньше становится на земле дубрав. Исчезают, редеют, суховершинят. Во многих местах нашей страны дубы не выдерживают конкуренции с другими породами, отступают.

Когда-то область распространения дуба была куда шире, просторнее: северный его пост касался берегов Белого моря, восточный – хребтов Урала. Две-три тысячи лет назад дуб в русских лесах был, говоря языком науки, основной лесообразующей породой. Но менялись условия жизни. Природа перелистывала зеленые свои страницы. И человек, естественно, менялся. Давно уже вместо дубинки он приохотился к топору – ладил струги, дома, морские суда. Для строительных целей дуб сам в руки просился – долговечный, крепкий, необманный в своей прочности. Редели, редели, редели дубравы, лесные земли распахивались. Молодым деревьям, которые пытались удержаться на месте исконных дубрав, ощутимые удары наносили стужи, ее ранящие «выстрелы» – так называемые морозобоины. Дуб мало-помалу сдавал свои позиции, уступал господство иным породам, и теперь это царственное дерево редко поднимается выше шестидесятой параллели, а всего на долю дубовых насаждений приходится чуть более половины процента от всей площади наших лесов. Подумать только, чуть более половины процента! Ничтожно мало. Дубравы не столь безбрежны, как может показаться на первый взгляд. Отдельные экземпляры могут жить на севере, но дубовый лес в его естественном виде отступил в более теплые, степные районы. Дуб-летописец ждет помощи.

Продолжение следует