Обаяние забвения

К тому времени, когда европейцы наладили устойчивые деловые контакты с Китаем, там уже было полно потомственных наркоманов – курильщиков опия. В Китай опиум как надежное обезболивающее средство завезли арабские купцы. В середине XVII в. китайцы попробовали курить опиум, и небывалые ощущения, которые они при этом испытывали, привели к тому, что курение опия с невероятной скоростью распространилось по всей Поднебесной империи. Когда власти, спохватившись, стали один за другим выпускать строжайшие запретительные указы, было уже поздно карать курильщиков – в стране свирепствовала наркотическая эпидемия.

Китайское открытие выпустило на волю злого джинна наркотического кайфа, а европейцы подлили масла в огонь, когда, обнаружив огромный спрос на опиум в Китае, незамедлительно стали осваивать этот рынок. Первый серьезный бизнес на наркотиках организовала английская Ост-Индская Торговая компания. Добившись от китайских властей разрешения, с 1773 г. она начала ввоз опиума собственного производства в Китай.

Именно Ост-Индская торговая компания оплатила работу исследователей-селекционеров, и во второй половине XVIII в. в Бенгалии вывели специальный сорт опийного мака (Papaver somniferum), что положило начало целенаправленному его культивированию и промышленной переработке. Все производство была размещено вне Китая, товар был привозным, и монополией на его реализацию в стране Ост-Индская компания обладала до 1834 г.

Технологии в этой отрасли с тех пор мало изменились: крестьяне в поле надрезали каждую нераскрывшуюся головку цветка кривым ножичком вроде маленького серпика, и на месте пореза выступал сок, похожий на молоко. Всего несколько капелек на каждой головке. Их собирали специальными ложками в глиняные кружки и сушили, получая таким образом опий-сырец, который свозили скупщикам.

Оптовики-скупщики были (и есть) величайшие специалисты своего ремесла: они определяли качество предлагаемого товара по внешнему виду и проводя примитивные химические анализы. На складе скупщика опий-сырец подвергали первичной обработке: рабочие выливали его из кружек в большие чаны и в них перемешивали специальными деревянными граблями, пока масса не становилась однородной и по консистенции похожей на тесто черного цвета («черняшкой»). Из этого «теста» делали шары, которые помещали в специальные сушильни.

После сушки эти шары опия паковали в ящики и морем везли в Калькутту, откуда развозили по всему свету. Основная масса товара направлялась в Китай. В XVIII–XIX вв. Индия была безусловным «чемпионом мира» по наркоторговле. В одной только Бенгалии ежегодно производилось 4,9–5,3 тыс. т опия-сырца, оценивавшихся в 6,5 млн фунтов стерлингов – фантастические деньги по тем временам!

Огромные доходы англичан, конечно же, вызывали и зависть, и желание конкурентов перехватить дело. Китайские власти пытались запретить торговлю, разразились даже две «опиумные войны» между Китаем и Великобританией (1839–1843 и 1856–1860 гг.), которые закончились победами англичан, каждый раз получавшими дополнительные льготы на коммерческую деятельность в Китае. Дело росло как на дрожжах, и к 1887 г. Индия производила уже 6 358 495 кг опия в год, из которых 6 144 132 кг поставлялись в Китай и страны Юго-Восточной Азии с преобладающим китайским населением.

В самом Китае производство опия-сырца наладили в середине XIX в., и оно тут же попало под контроль тайных обществ. Китайские криминальные организации стали реэкспортировать опиум из Китая, поскольку появилась возможность торговать этим зельем практически во всем мире. Массовый ввоз в разные страны дешевых китайских рабочих – кули – ускорил распространение курения опия: в китайских кварталах городов по всему миру сразу открывались опиекурильни.

В европейских странах, имевших свои азиатские колонии, курение опиума превратилось в экстравагантную привычку, модный порок, дань моде на восточную экзотику. Многие люди из привилегированных классов делали карьеру, служа в колониальных войсках или администрации, занимаясь там бизнесом, и, подолгу живя в колониях, перенимали тамошние обычаи и привычки. Влюбившись в «опийного джинна», они, вернувшись в метрополию, уже скучали без него. Светские люди становились завсегдатаями трущоб, где ютились кули. Курить опий стали даже светские дамы, пробиравшиеся в чайна-тауны инкогнито, скрываясь под густыми вуалями. Это считалось проявлением эмансипации.

Первая волна наркомании захлестнула США именно тогда, когда для работ по прокладке железных дорог китайские кули стали прибывать в страну огромными массами. Очень скоро члены тайных обществ, прибывших вместе с кули, во всех крупных городах США открыли курильни. Законов, запрещавших употреблять опиум и другие наркотики, тогда еще не было, и подвоз «товара» был налажен совершенно легально – через таможни США ежегодно ввозилось 102,5 т опиума.

Нью-йоркские кварталы, населенные китайцами, в конце XIX в. контролировали два бандитских клана, которым и принадлежали курильни. Их владения разделяла центральная улица чайна-тауна, и члены кланов жили по разные ее стороны. Белые люди чаще всего заглядывали туда именно для того, чтобы посетить одну из курилен, притаившихся среди множества китайских лавочек, магазинчиков, закусочных и бесчисленных прачечных. За неприметной низенькой дверцей, судя по описаниям побывавших в этих притонах, посетителя встречал старый морщинистый китаец, который вел гостя по длинному коридору в комнаты.

Опиекурильня представляла собой большую комнату, убранную в китайском стиле вазами и раскрашенную картинами. Вдоль одной из стен были устроены лежанки, покрытые бамбуковыми циновками. Курильщик располагался на нарах, ему подносили специальную трубочку, возле него ставили маленькую лампу-коптилку. Служитель курильни, китаец, присаживался рядом с клиентом и из коробочки, принесенной вместе с остальными курительными принадлежностями, вязальной спицей доставал вязкую черную массу, каплю которой, с горошину величиной, вкладывал в трубочку. Курильщик подносил трубку к стоявшей подле лампе и, глубоко затягиваясь, вдыхал дым, и снова служитель-китаец, сидящий подле курильщика, наполнял его трубочку. Глаза тех, кто уже «поймал кайф», были полузакрыты, по их лицам блуждали сонные бессознательные улыбки, они откидывались на циновки, впав в блаженное забытье. В комнате царила тишина, нарушаемая лишь сонным бормотанием да пыхтеньем трубок курильщиков.

Знаменитый русский ученый и путешественник Миклухо Маклай во время поездок по Азии в Гонконге посетил подобное заведение и, в порядке эксперимента над собой, попробовал курить опий. Свои ощущения он описал в очерке, опубликованном в России. «Во время курения опия, – писал Миклухо-Маклай, – зрение и слух притупляются. Никаких видений, галлюцинаций и прочего в этом роде я не испытал. Деятельность мозга затухает, ход мыслей становится медленным и тяжелым, память застывает, и в конце концов ты ни о чем не думаешь. После того как выкуришь достаточное количество опиума, ты впадаешь в состояние глубокого покоя: это состояние в высшей степени своеобразно. Появляется чувство полнейшего довольства – абсолютно ничего не желаешь, ни на что не обращаешь внимания, ни о чем не думаешь, не желаешь и становишься близок к тому, что теряешь собственное Я. Это чувство покоя и ничегонежелания столь притягательно и приятно, что хотелось бы никогда не выходить из этого состояния. После этого опыта я хорошо понимаю, почему тысячи людей, без различия положения и возраста, пристращаются к опиуму и стараются хоть на время забываться, теряя собственное Я.»

Не так давно по одному из российских телевизионных каналов был показан документальный фильм, снятый группой французских документалистов в глухих местах Индокитая, называемых «Золотым треугольником». В этих местах живут люди племени мео, веками выращивающие опийный мак. Горная местность, заросшая джунглями, отделена от других населенных мест десятками и сотнями километров, преодолевать которые надо пешком, по тропинкам. Производить там что-нибудь невыгодно – доставка взвинчивает цену во много раз, и лишь опийная «черняшка» рентабельна.

Сцены, заснятые французами, словно переносят нас в начало XIX в. В тех местах жизнь мало изменилась с тех пор. Все так же уходят каждый день в поля фиолетовых маков, начинающиеся сразу за хижинами мео, мужчины, женщины и старшие дети. Они целый день собирают маковый сок теми же инструментами, что использовались 200 лет назад. То, что соберут за день, несут односельчанину-скупщику, который в конце дня на примитивных весах взвешивает собранное каждым. «Трудодень» стоит 25 франков, впрочем, оплату можно взять и товаром.

Глава одной семьи так и поступает, а жена и дочь берут деньги, нужно же покупать еду. Вот худой папаша уже устроился в бамбуковой хибаре, через редкие жердины которой видно все насквозь, но ему на это плевать. Он уже снарядил трубку и вдохнул первую затяжку. «Мне хорошо, – расслабленно улыбаясь щербатым ртом, пояснил он журналисту, – просто хорошо! Вот сейчас покурю, и еще останется. А что еще человеку нужно, когда ему хорошо?» Голос за кадром поясняет: этому крестьянину полученного за день работы опия хватит на две дозы – «на хорошо сегодня» и «слегка поправиться» утром, перед выходом в поле. Жена курильщика и сама не прочь приложится к трубочке, но нужно же и семье питаться, поэтому она себе это позволяет нечасто.

Добытое мео сырье по тайным тропам доставят в лаборатории, укрытые на тайных базах в джунглях. Там из сырца выработают сильнейшие «очищенные и облагороженные» наркотические средства, которые переправят с надежными курьерами в разные страны, где их уже ждут не дождутся потребители зелья. Несмотря на различие рас, образования, социального положения, все они жаждут того же, что и полудикий мео, собравший для них опийный сок. Они составляют странный интернационал людей, ищущих одного – полного забытья и потери собственного Я. Оказывается, быть человеком для многих – непосильное бремя, и они с радостью готовы хоть ненадолго перестать быть людьми!

Отношение к ним со стороны тех, кто дарит им забвенье, полупрезрительное и чисто прагматическое. На наркоманов смотрят как на своего рода «социальные полезные ископаемые», которые можно разрабатывать, не отягчая себя размышлениями о том, чем это может закончиться для «разрабатываемых». Поддавшись обаянию «отравленных поцелуев забвения и зыбкой яви», все больше и больше людей перестают быть таковыми, переходя в разряд сырья для извлечения доходов теми, кто производит, перерабатывает, перевозит, продает зелье, и... теми, кто закрывает глаза на все это. Деньги в этом деле уже давно не самое главное, они – лишь средство достижения цели, а конечная цель всей этой цепочки – власть. Власть не очень сильных и не очень умных над вовсе безвольными и безумными.

За какие-то 300 лет зелье подчинило себе Землю, которую уже с полным правом можно называть «планетой наркоманов», ибо в большинстве своем мы так или иначе употребляем зелье: вдыхая порошок кокаина, вводя в вену морфин, покуривая пыльцу конопли, примешанную к табаку, или сам табак, выпивая водку «за здоровье и мир во всем мире», – какая разница?! Многие мои знакомые и соседи поразительно похожи на того мео, что «обкурился» в своей бамбуковой хибаре: они также согласны тяжко трудиться за водку, как мео за опий. При этом, заведи с ними разговор о пагубности их образа жизни, они, улыбнувшись точно таким же, как у мео, щербатым ртом, ответят: «Мне хорошо! Просто хорошо! А что еще нужно человеку, когда ему хорошо?!» И в большинстве случаев вопрошающему крыть нечем.