Е.Н.ПАНОВ

Продолжение. См. No 46/1999; 6, 14, 24/2000; 7, 8, 9, 10, 12, 14, 20, 28, 29, 40, 41, 42, 43/2001; 3, 6, 7, 8/2002

Бегство от одиночества

Отношения, складывающиеся в брачных парах, у большинства пернатых, с которыми мы познакомились, правильнее всего было бы назвать территориальной моногамией. Если здесь уместно провести параллель с семейными связями человека, то ее следовало бы уподобить взаимоотношениям супругов, не питающих друг к другу особой привязанности, но вынужденных делить общую крышу над головой – хотя бы потому, что не так просто найти вакантное жилище, где тебя встретят с распростертыми объятиями.

А как обстоит дело у млекопитающих? Коль скоро среди них находятся наши ближайшие предки, да и сами мы принадлежим к млекопитающим, было бы естественно ожидать у них более теплые семейные отношения, основанные не только на чисто меркантильных соображениях, но и на взаимной привязанности супругов. Увы, в большинстве случаев такие ожидания едва ли оправданы. Как уже не раз упоминалось, подавляющему большинству млекопитающих вообще чуждо какое-либо постоянство в интимной жизни. Что же касается тех видов, которые зоологи склонны считать моногамными, то у них отношения между супругами сплошь и рядом зиждятся на тех же чисто утилитарных мотивах, что и территориальная моногамия у птиц. Иными словами, главное, что определяет совместное существование самца и самки, – приверженность к одному и тому же участку местности.

Гиббон

Возьмем, к примеру, так называемого японского серау – копытное, внешне более всего напоминающее плотного сложения домашнюю козу – мохнатую, рыже-бурую, с белым пятном на груди и с короткими прямыми рожками. В отличие от большинства своих родичей серау привержены скорее одиночному, чем коллективному образу жизни. Каждый индивид, будь то самец или самка, с наступлением половозрелости занимает собственный участок площадью около 20 га, куда в дальнейшем стремится не допустить других особей того же пола. Исключение делается только для своих собственных отпрысков, пока те не достигли еще зрелого возраста. По наблюдениям японского зоолога Р.Кишимото, индивидуальные участки взрослых самок серау располагаются внутри более крупных территорий самцов-производителей.

В том случае, если в пределах участка самца живет только одна половозрелая самка, создается впечатление, что перед нами моногамная пара, хотя оба участника событий приобрели свои земельные наделы в разное время и по собственному почину, никак не ориентируясь друг на друга. Тем не менее, оказавшись силой обстоятельств обитателями одних и тех же обширных лесных угодий, именно эти двое, скорее всего, разыщут друг друга в дремучей горной тайге, когда настанет пора любви. Проведя в брачных забавах день-другой, самец и самка сразу же вновь вернутся к независимому существованию, встречаясь лишь от случая к случаю во время скитаний по своим пространным владениям. Папаша ничуть не интересуется судьбой своего будущего отпрыска – благо тот в состоянии следовать за матерью уже через несколько дней после рождения, а она может на время оставить его затаившимся где-нибудь в укромном местечке, чтобы вдоволь полакомиться сочной травой в отдаленном, редко посещаемом ею уголке своих владений.

Поскольку у серау территория самки обычно лишь немногим уступает по своим размерам территории самца, владения индивидов того и другого пола обычно совпадают в той или иной степени в своих границах. Поэтому и возникает иллюзия, что обитатели данной местности связаны моногамными отношениями, хотя в действительности сколько-нибудь тесные связи между живущими «совместно» самцом и самкой полностью отсутствуют. Именно в силу последнего обстоятельства территориальная моногамия может легко уступать место многоженству. И в самом деле, хотя большинство самцов серау, находившиеся под наблюдением Р.Кишимото – от 8 до 13 в разные годы, – имели в границах своих территорий по одной-единственной взрослой самке, владения 3–4 из них охватывали по два участка самок – просто потому, что эти участки имели сравнительно небольшие размеры и могли уместиться внутри достаточно обширных территорий самцов-«многоженцев».

Подобная легкая взаимозаменяемость территориальной моногамии и многоженства (полигинии) у животных одного вида – явление вполне обычное в тех случаях, когда самке под силу без чьей-либо помощи поставить на ноги потомство, так что самец оказывается освобожденным от утомительной роли заботливого отца. Подобным образом обстоят дела и у многих так называемых моногамных млекопитающих из числа мелких (величиной с зайца) африканских антилоп-дукеров, у нашей обыкновенной лисицы, у ряда грызунов (таких, в частности, как полевки), летучих мышей и низших приматов – так называемых полуобезьян.

Интимная жизнь наших прародителей приматов – это, вне всякого сомнения, весьма увлекательная тема для каждого, кто когда-либо задумывался о биологических корнях поведения людей. Ранее мы уже успели познакомиться с вопиющим непостоянством сердечных привязанностей у шимпанзе – самых близких нам братьев по крови. Но это не означает, что свободная любовь всецело господствует среди приматов, объединяющих в своем составе около 200 видов, в высшей степени разнообразных по внешнему облику и по особенностям социальных и семейных отношений.

В частности, помимо территориальной моногамии, у приматов можно найти и проявления истинного единобрачия, во многом напоминающего устойчивые супружеские отношения в человеческом обществе. Но свойственны такие отношения, как это ни парадоксально, лишь тем из человекообразных обезьян, что стоят довольно далеко от человека на эволюционной лестнице. Речь идет о гиббонах, которые являются гораздо более отдаленными родичами людей, чем орангутаны и гориллы, не говоря уже о шимпанзе. Гориллы, подобно шимпанзе, живут группами, внутри которых половые отношения между взрослыми животными не подчиняются каким-либо строгим ограничениям. Орангутаны привержены одиночному существованию. Взрослый самец, повстречавший во время своих скитаний готовую к продолжению рода самку, деликатно сопровождает ее до тех пор, пока та не почувствует себя созревшей для любовного экстаза, тогда как зеленый юнец, сравнительно недавно порвавший все связи с матерью, обычно пытается взять оказавшуюся на его пути незнакомку силой. И лишь гиббоны, как правило, придерживаются строжайшей моногамии – причем это относится ко всем девяти ныне существующим видам этих обезьян.

Гиббоны – самые миниатюрные из человекообразных обезьян. Масса этих четвероруких не превышает обычно 10 кг, и лишь некоторые матерые особи сиаманга – самого крупного из всех гиббонов – достигают веса 13 кг. Но даже они более чем в 4 раза уступают по массе тела среднему по величине шимпанзе, в 6–8 раз – орангутану и в 18 раз – крупному самцу гориллы. Дело в том, что в отличие от всех этих человекообразных гиббоны – обитатели верхних ярусов тропического леса. И когда на высоте 40 м над землей такой верхолаз, раскачиваясь на длиннющих руках и умело используя инерцию тела вместе с пружинящей силой ветвей, раз за разом совершает прыжки длиной до 10–15 м над бездной, становится очевидным, что лишний вес здесь был бы опасной помехой. Непринужденность, с какой эти четверорукие проделывают свои головоломные полеты между кронами опутанных лианами деревьев-гигантов, поистине поразительна: говорят, что находясь в воздухе, прежде чем ухватиться на мгновение одной или обеими руками за очередную опору, гиббон может словно бы невзначай сорвать подвернувшийся по дороге плод пальцами ноги.

Живут гиббоны семьями, не допуская на свою обширную территорию, занимающую площадь до 40 га, посторонних представителей вида. Чтобы избежать лишних неприятностей, связанных с проникновением чужаков на участок, хозяева с необыкновенной пунктуальностью – ежедневно на утренней заре – извещают джунгли о своем праве на владение данной территорией. Этой цели служат особые вокальные дуэты самца и самки, поражающие воображение натуралиста разнообразием и силой звуков, равно как и песенной мелодичностью некоторых нот. У сиамангов мощь звучания этих утренних гимнов усиливается благодаря особым горловым мешкам, играющим роль резонаторов.

Гиббонов явно отличает приверженность истинному единобрачию: самец и самка никогда не разлучаются надолго и годами остаются верными однажды заключенному союзу – вероятно, до самой смерти одного из них. Место погибшего супруга вскоре бывает занято пришельцем со стороны. Впрочем, известен случай, когда умершего отца заменил его подросший к тому времени сын, который принял на себя роль мужа своей матери и отчима более юных ее детенышей, приходящихся ему кровными братьями и сестрами.

После заключения брака самочка регулярно, с промежутками в два-три года, рождает голого беспомощного детеныша. Крошечные ручки этого эфемерного создания обладают, однако, поистине мертвой хваткой: с первых дней младенчества несмышленыш столь цепко держится за шерсть на брюхе матери, что та не страшится потерять его даже во время своих головоломных прыжков с дерева на дерево. Достигнув годовалого возраста, малыш все чаще ненадолго покидает мамашу, упражняясь подле нее в лазании по ветвям. У сиамангов в этот период немало внимания отпрыску уделяет и отец семейства. Взаимная привязанность папаши и детеныша день ото дня становится все крепче, и наконец приходит час, когда транспортировка несмышленыша во время ежедневных скитаний семьи в поисках пропитания становится обязанностью самца.

Однако к тому моменту, когда молодому гиббону исполняется 6–7 лет, отношение к нему в семье начинает меняться. Стоящему на пороге половозрелости (которая наступает у гиббонов в 8 лет) подростку родители все чаще недвусмысленно напоминают, что дальнейшую жизнь ему надо устраивать самостоятельно. На него то и дело посматривают неодобрительно, а то и с явной угрозой, когда все семейство собирается вместе, чтобы на досуге придаться своему любимому занятию – чистке и расчесыванию шерсти своих ближних. А отец вообще не допускает своего повзрослевшего отпрыска на то дерево, где в данный момент лакомятся фруктами и другими дарами леса все прочие члены семьи. В конце концов повзрослевший гиббон уходит из своей ставшей негостеприимной семьи. Первое время он будет жить в одиночестве где-нибудь на периферии владений своих родителей, но, осваивая постепенно дотоле не посещавшиеся им уголки джунглей, рано или поздно встретит другого страждущего одиночку, которому сможет открыть свое сердце.

В итоге в семьях гиббонов редко бывает больше трех отпрысков разного возраста – к моменту рождения четвертого первый обычно уже покидает группу. Смысл этого правила таков – в группе не должно быть более двух взрослых, способных к продолжению рода. Иначе возможно половое соперничество, ревность и нарушение привычного порядка вещей.

Однако и у гиббонов это правило отнюдь не является всеобщим. Как показали исследования, проведенные американским зоологом Х.Эллиотом и тремя его китайскими коллегами, у так называемого одноцветного, или черного, гиббона, обитающего в вечнозеленых широколиственных лесах Юго-Восточного Китая, семейные группы чаще всего состоят из 7–8 индивидов, а порой встречаются и еще более крупные семьи. Каждая такая группа неизменно включает в себя (не считая детенышей) только одного взрослого самца, а вот половозрелых самок может быть несколько – две, три или даже четыре. Видимо, в данном случае из семьи по достижении половозрелости вытесняются только молодые самцы, тогда как взрослеющие самки остаются с родителями, не гнушаясь половыми связями со своим отцом. А это значит, что черным гиббонам Китая «не противопоказана» полигиния.

Однако для сохранения моногамных отношений между самцом и самкой в семейной группе животных изгнание подрастающих потомков в принципе не обязательно. Очень интересный пример «выхода из положения» мы видим у целого ряда видов так называемых белкообразных обезьян Южной Америки, к числу которых относится и обыкновенная игрунка. Эта маленькая, размером с белку, обезьянка действительно напоминает мохнатого игрушечного зверька с мордочкой чебурашки, сходство с которым ей придают большие широко расставленные круглые глаза и пышная белая оторочка оттопыренных в сторону ушек. Длинный пушистый хвост игрунки украшен чередующимися кольцами серого и черного меха.

Живут игрунки группами, каждая из которых занимает собственный участок леса. Передвигаясь по своей территории, все члены такой группы постоянно оставляют на ветках деревьев пахучие метки – выделения особых желез, которые находятся под хвостом и на груди зверька. Вещества, содержащиеся в этих выделениях, а также в моче игрунок, выполняют функцию предупреждающих сигналов для непрошенных гостей. Но не только.

Как и у гиббонов, первооснователи каждого коллектива игрунок – особи, покинувшие в свое время родителей и образовавшие свою супружескую пару. Но периодичность размножения этих обезьянок по крайней мере в 3–4 раза выше, чем у гиббонов, и при каждых родах самка приносит, как правило, не одного детеныша, а двойню. А это значит, что семейная группа должна разрастаться очень быстро. И действительно, зоологам приходилось встречать в бразильской сельве стайки игрунок, состоящие из 16, а то и из 20 индивидов. Причем определенная часть из них находится уже во вполне репродуктивном возрасте.

Тем не менее в подавляющем большинстве случаев потомство в таких группах приносит только одна пара. И определяется это вот чем: в разросшихся семьях игрунок существует выраженная иерархия особей – своя для самцов и своя для самок. Среди представителей каждого пола имеются наиболее привилегированные индивиды – доминанты, или альфа-особи (альфа-самец и альфа-самка). Подобную иерархию в принципе можно наблюдать в коллективах самых разных животных – доминирующие особи имеют перед уступающими им в авторитете «подчиненными» (которых обозначают следующими буквами греческого алфавита – бета, гамма и т.д.) те или иные преимущества. Но у игрунок главная, если не единственная привилегия альфа-особей – это их преимущественное право приносить потомство. И осуществляется оно не путем какого-либо «открытого» насилия над подчиненными, а за счет воздействия на них тех самых пахучих веществ (феромонов), которые входят в состав оставляемых обезьянами запаховых меток. Сам по себе запах выделений желез и мочи альфа-самки воздействует на ее взрослых и, в принципе, вполне способных к размножению дочерей таким образом, что они оказываются попросту не способными к зачатию.

Так происходит до тех пор, пока молодая самка игрунки не покинет территорию, насыщенную феромонами самки доминанта, или пока альфа-самка не состарится. Тогда состав ее выделений изменится и их запах утратит свое «волшебное» действие. После этого мать и одна из ее старших дочерей поменяются ролями – теперь уже вторая приобретет альфа-статус и начнет приносить потомство. А ее организм начнет выделять феромоны, подавляющие половые потенции мамаши и младших сестер. Это удивительное явление, основанное на способности доминантов одним своим присутствием устранять половых конкурентов, получило название «психологической кастрации». Похожие события происходят и в мужской «половине» семейства игрунок – хотя там альфа-самцу, по-видимому, не всегда удается полностью подавить сексуальность своих старших сыновей.

Формально, поскольку в группе игрунок в каждый момент времени присутствуют только две размножающиеся особи разного пола, этих миниатюрных обезьян зоологи считают моногамами. Бесспорно, однако, что в данном случае перед нами особая форма отношений между самцом и самкой, существенно отличная как от территориальной моногамии серау, так и от «истинной» моногамии гиббонов. Парные брачные связи у игрунок правильнее всего было бы назвать статус-моногамией – они будут сохраняться лишь до тех пор, пока оба члена пары занимают в группе статус доминирующих особей. А как только кто-то из них утрачивает привилегированное положение, второй партнер сразу же переносит свое внимание и привязанности на нового доминанта, занявшего место предыдущего.

Иными словами, половые и социальные инстинкты определенно довлеют у игрунок над их личными привязанностями, хотя это и не очевидно на первый взгляд. И в самом деле, оба члена привилегированной пары, казалось бы, жить не могут друг без друга. Примерно раз в две недели, когда у самки начинается течка, супруги становятся буквально неразлучными. Они носятся вместе сломя голову по ветвям, либо нежно перебирают шерсть друг друга прежде, чем в очередной раз предаться усладам любви. Игрунки вообще довольно пылкие создания – самец зачастую делает недвусмысленные предложения самке даже в период ее беременности, а то и сразу же по окончании родов, на что та обычно отвечает покорным согласием.

Впрочем, альфа-самец отнюдь не гнушается и своими отцовскими обязанностями: когда новорожденным двойняшкам нет еще и недели, папаша охотно берет их на руки и носит вслед за матерью, а в дальнейшем транспортировка детенышей становится чуть ли не основной его обязанностью. Правда, в этом ему с готовностью помогают и все прочие члены группы – молодые обезьянки обоих полов, в особенности те, которые еще не достигли половозрелости. Таким образом, оставаясь до поры до времени в том коллективе, где они родились, мужающие отпрыски доминирующей пары, вместо того, чтобы подумать о собственной семье, берут на себя роль помощников своих родителей. Это уже новый этап в развитии семьи у животных, когда она перерастает в более сложный коллектив, именуемый коммуной. О такого рода объединениях мы еще поговорим.

Продолжение следует