Бой с «невидимыми убийцами»

В самом начале апреля человечеству следовало бы как общемировой праздник отмечать день рождения Джозефа Листера, хирурга-практика и талантливого ученого, заложившего основы антисептики, совершившей в медицине переворот поистине планетарного масштаба.

Джозеф Листер родился 5 апреля 1827 г. в английском городе Аптоне, графство Эссекс. По получении первоначального образования он поступил в медицинский колледж Лондонского университета, где учился блестяще, всегда находясь в числе лучших студентов. Окончив курс в 1852 г., Листер опубликовал серьезную научную работу – первым описал мышцы радужной оболочки глаза, расширяющей и сужающей зрачок.

Пройдя все ступени медицинской практики, Джозеф Листер стал хирургом в Королевском лазарете в Глазго, в котором возглавил новый хирургический блок. В то время работа хирурга требовала совершенно особых качеств человеческой личности. При бедности средств хирургии и скудости познаний, помимо ловкости рук, остроты глаз, нужна была еще и особенная интуиция, а самое главное – очень крепкие нервы: ведь тогда обезболивающие средства были весьма примитивными, и часто резать человеческую плоть приходилось, что называется, по-живому.

Листера поразил уровень смертности среди оперируемых им пациентов. Особенно обидно было то, что очень часто, уже после вроде бы успешной операции, в организме больного вдруг начинала развиваться инфекция – возникала гангрена, или заражение крови, или раны начинали гноиться. Вслед за этим появлялась сильнейшая горячка, и больной в жутких мучениях буквально «сгорал» на глазах не способных ему помочь врачей. Неудивительно, что тогда в ходу была поговорка: «Лучше уж сразу смерть, чем нож хирурга!»

Листер, анализируя случаи послеоперационных осложнений, пришел к следующим выводам: «Ничто не поражает так, как разница в течении ран, смотря по тому, была ли повреждена кожа или нет. В случаях, когда кости голени были сломаны, а кожа оставалась целой, хирург ограничивался наложением необходимого аппарата, заботясь лишь о том, чтобы сломанные кости оставались в надлежащем положении, не обращая внимания на степень повреждения костей и окружающих частей. Но чуть только сломанные кости приходили в прикосновение с внешней средой через посредство открытой раны, то, даже в случаях, по-видимому, неважных, такой так называемый сложный перелом принимал опасный характер. Было ясно, что причина столь поразительного различия зависела от обнажения ранения. Дурной запах раны указывал на загнивание крови, превращавшейся в едкое ядовитое вещество».

Основную причину послеоперационных осложнений, приводивших к 90% смертей среди прооперированных ими людей, хирурги видели лишь в «миазмах» – вредных испарениях, «неблагоприятных свойствах кислорода».

С самых древних времен известно было прижигание ран и язв раскаленными металлами, но это было не всегда приемлемо, очень мучительно, и часто сам ожог начинал гноиться. Опытные солдаты, получив в бою небольшое ранение, залепляли рану смесью жеваного хлебного мякиша, пороха и паутины – такая «свойская мазь» оказывалась весьма эффективным средством лечения свежих ран. Любой деревенский знахарь знал, что ежели кто сильно порежется на покосе, то непременно нужно помочиться на рану нескольким людям – кровь остановится и рана заживет быстрее.

Все эти «инстинктивные» методы применялись в народе на практике без особенного разбора механизма их действия, по принципу «зажило, как на собаке, и слава Богу». Но и среди медиков представления об этих механизмах вообще и гигиене в частности были самые примитивные: хирурги оперировали без перчаток, в той же одежде, в которой ходили по улицам, лишь накинув сверху часто не стиранный, забрызганный кровью лабораторный халат, а в качестве перевязочного материала для послеоперационных ран использовали отходы текстильных фабрик.

В 1847 г., почти за 20 лет до того, как Листер возглавил хирургию в блоке Королевского лазарета в Глазго, врач венской Главной больницы Игнац Земмельвейс попытался бороться с «миазмами». Главным врагом больных с открытыми ранами Земмельвейс считал загрязнение этих ран чем-то невидимым глазу. Борясь с этим «чем-то невидимым», доктор Земмельвейс отдал весьма странное для своего времени распоряжение, касавшееся прежде всего стажировавшихся у него в больнице студентов-медиков: им было категорически приказано мыть руки, когда они после анатомического вскрытия приходили в акушерскую для принятия родов! Никаких «разумных объяснений» этому требованию со стороны врача дано не было, но почему-то сразу после введения этого правила смертность среди рожениц упала в четыре раза. Позже, уже став профессором, Земмельвейс написал книгу, в которой развивал свои идеи о чистоте при операциях, но книгу проигнорировали, посчитав слишком «заумной».

Тогда в ходу были другие «научные идеи». Особенно показателен случай, имевший место примерно за год до смерти профессора Земмельвейса, когда в 1864 г. король Саксонии нагрянул с внезапным визитом в один из городков своей страны. Губернатор, человек «не без образования», не успел вывезти с главной улицы большую зловонную помойку и, дабы скрыть свою халатность, предпринял радикальные меры – приказал выставить возле помойки заключенных местной тюрьмы, дабы они «вынюхали все миазмы». Таковы были условия, при которых Листер начал наступление на «миазмы», объявив свою собственную войну невидимым врагам рода человеческого.

Окна операционного блока Королевского лазарета, возглавляемого Листером, и палат его больных были обращены в сторону поля, на котором хоронили жертв холерных эпидемий. Хоронили их тогда крайне небрежно, зарывая не очень глубоко. Листер уверился, что ветер с этого поля приносит беду: «миазмы» оседают на стенах и предметах больницы и вызывают загнивания и нагноения ран, рожистые воспаления, производящие огромные опустошения. Кошмарный запах, отравлявший всю больничную атмосферу, по мнению Листера, лишь усугублял опасность воздействия «местных миазмов» совокупно с «занесенными».

Действуя по наитию, в том же самом 1864 г., когда в Саксонии заключенные «вынюхивали миазмы» на местной помойке, Листер, борясь с вонью, приказал промыть стены и предметы больничного обихода фенолом. Для этих работ больницей была закуплена большая партия фенола – карболовой кислоты, и после обработки ею помещений атмосфера в палатах посвежела. Эти процедуры проводились регулярно, хотя перемены к лучшему были весьма незначительны: смертность в блоке Листера понизилась до 45%, но напрямую связать это снижение с карболовыми уборками тогда бы никто не решился.

Л.Пастер

Только через год весь научный мир потрясли открытия Пастера в области микробиологии, и в руки Листера попал труд французского ученого, буквально «открывший ему глаза». «Когда Пастер, – пишет в своих воспоминаниях Джозеф Листер, – показал, что гниение обусловлено бродилом, состоящим из бактерий, не способных зародиться самопроизвольно в загнивающем веществе, то весь вопрос совершенно изменился. Сделалось очевидным, что если бы стало возможным лечить раны каким-нибудь веществом, безвредным для человека, но губительным для микробов, попавших в рану, и способным помешать их проникновению снаружи, то гниение было бы предотвращено, несмотря на присутствие кислорода в ране. Узнав на практике, – пишет он далее, – что карболовая кислота отличается замечательным свойством устранять дурной запах сточных вод, я решил попробовать ее для лечения сложных переломов...»

Первым больным, которому довелось испытать на себе волшебные свойства антисептических средств, был одиннадцатилетний мальчик Джеймс Гринлис, поступивший в марте 1865 г. в Королевский лазарет Глазго со сложным переломом левой голени. Перед операцией Листер, вдохновленный идеями Пастера и собственными выводами, продезинфицировал хирургические инструменты карболовой кислотой и обработал ею раны мальчика. Скептики лишь недоуменно пожимали плечами, расценивали это как проявление докторского чудачества. По расчетам «трезвомыслящих» шансы выкарабкаться у Джеймса Гринлиса были невелики. Однако, вопреки мрачным прогнозам, мальчик уже через шесть недель был выписан из лазарета совершенно здоровым! Это был триумф: «Приложив карболовую кислоту в неизменном виде на рану с приспособлением для возобновления повязки, – записал в своем дневнике Листер, – я был обрадован, увидев, что рана излечивается так же легко, как простой перелом, и к тому же кожа оставалась неповрежденной». Но это был только первый шаг, предстояла еще огромная исследовательская работа в совершенно не изученной области.

Выяснилось, что кислота слишком едкая для прямого ее использования в хирургии. Однако Листер установил, что и разбавленная водой карболовая кислота (5%-ный раствор), утратив опасную едкость, столь же действенна для уничтожения микробов. Теперь хирург Королевского лазарета в Глазго ставил перед собой две главные цели: «При состоянии наших сведений нужно было главным образом, во-первых, оперировать таким образом, чтобы по окончании операции рана не заключала в себе живых микробов, а во-вторых, наложить повязку, способную помешать проникновению других живых бактерий».

Двигаясь к поставленной цели, опираясь на опыт Земмельвейса, Листер стал хранить хирургические инструменты в дезинфицирующем растворе фенола, перед операциями тщательно мыть руки и инструменты, подвергая их обработке раствором кислоты.

Одно время он делал большую ставку на так называемые омовения раны и в 1871 г. попробовал даже внедрить пульверизаторы, с помощью которых слабый раствор карболки распылялся так, чтобы во время операции руки хирурга, его инструменты и все пространство вокруг раны орошалось мельчайшими капельками раствора. Но от этого метода через некоторое время Листеру пришлось отказаться: создаваемый пульверизаторами карболовый туман раздражал ткани раны, мешал хирургу хорошо видеть оперируемое поле, затруднял работу. К тому же постоянное соприкосновение обнаженных рук хирурга с фенолом, распыляемым над ними, приводило к тяжелым повреждениям кожи самого врача.

Гораздо лучше дело обстояло с обеззараживающими повязками. В этом вопросе на несколько лет Листера опередил французский аптекарь Лемер, предлагавший пропитывать бинты карболовой кислотой. Листер подхватил эту идею и стал применять бинты, пропитанные концентрированным раствором фенола. Поначалу пластыри Листера были маленькими, покрывавшими только рану, но когда подсохший струп отпадал, Листер, чтобы закреплять пластырь на ране, стал делать их широкими, покрывющими не только рану, но и часть здоровой кожи вокруг нее. Однако это стало вызывать раздражение кожи, и тогда вместо концентрированного раствора он стал применять для пропитки повязки более слабый.

Так, идя тернистым путем проб и ошибок, вопреки мнению скептиков и нападкам противников его методов лечения, Листер, собрав богатый материал, в 1867 г. опубликовал свой первый, названный впоследствии «великим», труд по антисептической хирургии. Хотя эти идеи казались тогдашним «медицинским светилам» весьма спорными, но медицинская статистика доказывала его правоту: смертность в Королевском лазарете Глазго снизилась до невероятно низкой в те времена отметки 15%! «Мой способ применения противозаразной повязки, несмотря на его неразработанность, – писал Листер, – произвел удивительную перемену в палатах Королевской больницы. Мои палаты, прежде считавшиеся самыми опасными во всем королевстве, сделались вскоре самыми лучшими на свете! В то же самое время другие палаты той же больницы, отделенные только коридором от моих, но в которых остались прежние способы лечения ран, оставались прежними, зараженными».

Ученые мужи того времени, оценив такие успехи практикующего хирурга, предложили Листеру возглавить кафедру клинической хирургии в Эдинбургском университете. Однако за пределами Глазго и Эдинбургского университета новые идеи приживались с большим трудом, долгое время не получая широкого распространения. Так, во время франко-прусской войны 1870–1871 гг. из 13 тыс. ампутаций, произведенных «по старинке», 10 тыс. завершились летальным исходом из-за внесенной инфекции.

«Антисептике Листера» грозила судьба работы Земмельвейса, но в отличие от старшего коллеги Листер, продолжая упорно работать в выбранном им направлении, одновременно неустанно пропагандировал свои идеи. Постепенно началось их проникновение прежде всего в среду практикующих врачей. Так, в Эдинбург был командирован из Мюнхена доктор Линдпайнтер. Он работал под началом доктора Нусбаума в большом мюнхенском госпитале «Allgemeines Krankenhaus». В этой больнице сложилась ужасающая обстановка: послеоперационная гангрена, известная под названием «антонов огонь», среди прооперированных возникала в 80% случаев, да плюс к тому свирепствовали различные осложнения, в основном связанные с занесением инфекций в раны. Метод Листера был призван остановить это бедствие. Когда доктор Линдпайнтер, вернувшись после стажировки в Мюнхен, стал внедрять его в «Allgemeines Krankenhaus», госпитальный «антонов огонь» вскоре прекратился полностью, а вслед за ним не замедлили исчезнуть гнойное поражение и рожистое воспаление.

В 1875 г. Листер выехал в Германию с циклом лекций об антисептике, а еще через год совершил лекционное турне по США. Его идеи нашли последователей и продолжателей, а методы – широкое применение, и в 1877 г. Листер занял кафедру клинической хирургии в Лондонском королевском колледже. Его демонстрации антисептической хирургии в Лондоне вызывали фурор в медицинских кругах. Для того чтобы побывать на них, в Лондон съезжались врачи из разных стран, и слава Листера стала воистину всемирной. Это было настоящее признание – Джозеф Листер стал придворным врачом, личным хирургом королевы Виктории, он пять лет состоял президентом Королевского хирургического общества и первым из хирургов был удостоен звания лорда.

Последние годы своей жизни Джозеф Листер провел в городке Уолмер в графстве Кент, куда он удалился на покой. Там он и умер в возрасте 85 лет 10 февраля 1912 г. Хоронили его с большими почестями. Сообщения об этом печальном событии были помещены в газетах всего мира, которые приводили и длинный перечень его заслуг перед человечеством.

За свою долгую жизнь Листер многое успел. Помимо работ по антисептике и неустанной пропаганды новых методов оперирования в хирургии Джозеф Листер усовершенствовал технику резекции лучезапястного сустава при туберкулезе, ввел, в качестве материала для швов, антисептический рассасывающийся кетгут. Ему принадлежат еще несколько усовершенствований в практической хирургии, а также работы по анатомии, гистологии и микробиологии. Листер открыл Baсterium lactis, возбудителя молочнокислого брожения.

Постепенно совершенствуясь, антисептическая техника Листера была заменена «асептикой», за исключением тех случаев, когда врачу приходилось иметь дело с ранами уже зараженными. При асептическом лечении повязки стерильны, но не содержат антисептических средств, которые стали применяться лишь для мытья рук хирургов, кожи больного и для обеззараживания инструментов. Широко стало применяться кипячение инструментов и тканей для перевязок. Таким образом еще при жизни автора его идеи получили значительное развитие, вызвав переворот в хирургии, позволив производить невиданные до того операции.

Идеи Листера дали всходы в совершенно неожиданных областях. Во время американского турне Листера его лекцию «О бактериях как причине возникновения хирургических инфекционных осложнений» посетил фармацевт Роберт Вуд Джонсон.

Прослушав лекцию, на которой Листер называл бактерии «невидимыми убийцами», Джонсон проникся правотой идей Листера и в то же время, со свойственной американцам предприимчивостью, сумел развить его мысль об антисептических перевязках для ран. Результатом размышлений Джонсона была мысль о специальном одноразовом стерильном белье для хирургических операций. Смекнув, что в скором времени стерильные перевязочные материалы могут вызвать на рынке сбыта медицинских товаров подлинный бум, Джонсон решил первым начать новое дело и тем самым «застолбить рынок».

Он приехал в город Нью-Брунсвик в штате Нью-Джерси, где вместе с двумя своими братьями открыл небольшое предприятие по производству готовых стерильных повязок из ваты и марли, обработанных жаром и упакованных в отдельные пакеты в стерильных условиях. Через 10 лет три брата – Роберт, Джеймс и Эдвард Джонсоны – зарегистрировали фирму, для удобства заменив в ее названии третье «Джонсон» на «Медикал», получилось «Джонсон энд Джонсон Медикал».

После торжества идей антисептики и асептики во всем мире сбылись мечты Роберта Джонсона: дела у фирмы пошли отлично. Но братья не собирались останавливаться на достигнутом. Так, в 1899 г. компания «Джонсон энд Джонсон Медикал» предложила медикам не раздражавшую кожу хирургическую ленту с липким слоем из окиси цинка, предназначавшуюся для удержания на теле марлевой повязки. Еще через несколько лет фирма разработала и внедрила стерилизатор кетгута для обеспечения асептики при наложении швов. С 1920 г. «Джонсон энд Джонсон Медикал» стала выпускать медицинские товары самого широкого профиля.

В компании Джонсонов всегда внимательно относились к новым идеям, какими бы курьезными они ни казались поначалу. Так, одна из самых удачных разработок этой компании зародилась в быту молодых супругов.

Молодая жена мистера Эрла Диксона, управляющего хлопчатобумажной фабрикой, поставлявшей вату для фирмы «Джонсон энд Джонсон», Жозефина Диксон, была, что называется, «не талантлива на кухне». Жозефина все время резала пальцы ножом, обжигалась о кастрюли и сковородки, укалывалась и оцарапывалась всем, что подворачивалось ей под руки на кухне. В очередной раз перевязывая рану Жозефине, Эрл Диксон, дед и отец которого были врачами, придумал отличную штуку: он положил на стол хирургическую ленту в три дюйма шириной липкой стороной вверх, отрезал кусочек марли и приклеил ее на середину. Чтобы повязка не пачкалась, он закрыл ленту тонкой тканью. В результате этих манипуляций в распоряжении миссис Диксон оказалась одноразовая стерильная повязка. Теперь, в случае ранения в отсутствие мужа, она могла перевязать себя самостоятельно: снять защитную ткань и приложить готовую повязку к ране, закрепив ее на месте одной рукой.

Однажды мистер Диксон рассказал приятелю, служившему у Джонсонов, об этой своей выдумке. Тот посоветовал показать изобретение президенту компании Джеймсу Джонсону, всегда ищущему «новенькое». Послушавшись совета, Эрл Диксон, без особенной надежды на успех, продемонстрировал маститому бизнесмену свою «одноразовую перевязку». Поднаторевший в медицинском бизнесе Джонсон сумел оценить выдумку и предсказал «перевязке» большое будущее. Изобретение запатентовали, соединив в его названии слова «бэнд» – лента, с «эйд» – помощь, получилось «бэнд-эйд» – то, что мы сейчас называем бактерицидным лейкопластырем.

Первоначально спрос на товар был невелик: пластырь имел 3 дюйма в ширину и 18 дюймов в длину и пользователь сам должен был отрезать от него куски нужного размера. Рекламу нового вида продукции разместили в журнале аптекарей и врачей, бесплатные образчики товара давали бой-скаутам и мясникам в Кливленде. Однако дело шло поначалу туго. Лишь в 1924 г., когда на фирме появилась машина для резки бэнд-эйдов, делившая ленту на кусочки в 3 дюйма длиной, спрос на бэнд-эйд резко возрос. Эрл Диксон был приглашен на работу в «Джонсон энд Джонсон» и сделал там блестящую карьеру, войдя в совет директоров в 1929 г., а его доходы, наверное, позволили нанять повара-профессионала, что навсегда избавило бедняжку Жозефину от кухонных ранений.

Война с «невидимыми убийцами» сделала Джозефа Листера лордом при жизни, а после смерти его имя упоминается наряду с именами великих Пастера и Коха. Фирма «Джонсон энд Джонсон Медикал», ведя войну с тем же врагом, так преуспела в этом, что вошла в созвездие самых успешных коммерческих предприятий за последние 100 лет. Сейчас фирма выпускает более 1500 видов средств профилактики внутрибольничной инфекции, а мы уже и представить себе не можем медицину без стерильной чистоты и вымытых рук хирурга, а аптеку – без пластыря и стерильных бинтов.