На колени перед русским черноземом

В.В. Докучаев

Святогор был самым сильным из русских богатырей.
Илью Муромца – и того в карман запрятал.
А вот обычную суму с землей поднять не смог.
Сам по колено в землю вошел, а суму так и не приподнял.
Такова народная легенда.

Мал золотник, да дорог

Яблоку негде было упасть. Из всех полтавских уездов собрались земские статисты в зале дворянского собрания, чтобы услышать самого Докучаева. Лекция была назначена на три часа дня, и он взошел на кафедру минута в минуту, такой, каким его привыкли видеть на обложках книг: высоколобый, большеглазый, с мужицкой окладистой бородой. Только борода эта была бела, как снег, и белы были редкие, зачесанные назад волосы. Замолк зал, притих перед ученым, имя которого не одно десятилетие волновало каждого гражданина России.

«Я буду беседовать с вами о царе почв, о главном богатстве России, стоящем неизмеримо выше богатств Урала, Кавказа, богатств Сибири, – все это ничто в сравнении с ним; нет тех цифр, какими можно было бы оценить силу и мощь царя почв, нашего русского чернозема. Он был, есть и будет кормильцем России. Есть чернозем и в Венгрии, но там он не тот: это солонцеватый чернозем-«окост», а наш, русский чернозем «сладок». Есть он и в Североамериканских Соединенных Штатах, но там он или того же типа, что и в Венгрии, или же значительно беднее органическими и другими питательными веществами, чем в России.

Он, чернозем, напоминает нам арабскую чистокровную лошадь, загнанную, забитую. Дайте ей отдохнуть, восстановите ее силы, и она опять будет никем не обогнанным скакуном. То же и с черноземом: восстановите его зернистую структуру, и он опять будет давать несравнимые урожаи».

Это была его последняя лекция в тихой зеленой Полтаве, куда он приехал больной, усталый по большой просьбе своего старого друга Измаильского. Старые друзья и научные труды – это, пожалуй, все, что осталось в этой жизни у Докучаева. Отобрано выпестованное им детище – Ново-Александрийский сельскохозяйственный институт, закрыта нашумевшая «Особая экспедиция», умерла от рака жена. Болезни и старость сделали почти невозможным главное в его жизни – изучение чернозема.

...Стоял июнь 1877 г. Полустанок Ясенки замело тополиным пухом. От легкого послеобеденного сна его обитателей разбудил курьерский поезд. Он на секунду притормозил и умчался в сторону Тулы. На перроне осталось двое. Местный лесничий Даниэль и рослый незнакомец в косоворотке, консерватор Петербургского университета Василий Докучаев.

«Он должен быть где-то здесь, – лесничий стал взбираться на холм. – Начнем копать?» Вдруг хлынул, моментально промочив до нитки, дождь: теплый, по-настоящему летний, пополам с солнышком. Предположение лесничего подтвердилось. Не поработав заступом и более десяти минут, Докучаев заметил на краю ямы бархатистый, глянцевый, мощный срез темно-окрашенной почвы. Вот он, царь почв – чернозем России.

«Кубический метр русского чернозема лежит в Париже
в Международной палате мер как эталон плодородия почв».
(Из газет.)

Чтобы собрать материал для своей будущей книги «Русский чернозем», Докучаев одну за другой организует научные экспедиции. На Украину, в Нижегородскую, Воронежскую губернии. Средства предоставляли научные общества, бывшие в те времена в России центрами научной мысли, – Петербургское общество естествоиспытателей, Вольное экономическое общество. Эти общества публиковали его первые труды, организовывали обсуждение докладов, доставали оборудование для экспедиций.

Докучаевские земельные изыскания наделали много шума как среди забитых крестьян, так и среди помещиков.

«Вы уж берите землицу с участков, где похуже, – молили крестьяне. – Ведь с лучшей земли и налогу придется платить больше, да сколько годов. Когда еще новая-то ревизия земли будет». Богатеи шипели: «Что, приехали мужиков мутить? Как же, слыхали. Землю заберете в мешочки да с собой увезете, а потом начальство разберет, где земля лучше, да мужикам и отдаст! Не дадим земли. Убирайтесь прочь!» Кое-где доходило до рукоприкладства.

Характерная черта докучаевского научного метода – не замыкать полученные знания на себе или своих учениках. Докучаев – пропагандист. Со своими статьями об охране чернозема, облесении рек он выступает в губернских газетах, читает лекции, проводит диспуты. Журнал «Отечественные записки», редактируемый Салтыковым-Щедриным и Некрасовым, в сентябре 1875 г. помещает его обширную статью.

Давнишней мечтой Докучаева была организация почвенного музея. Он мог стать прекрасной трибуной для пропаганды новых идей, прочной опорой для дальнейших научных исследований. С этим предложением ученый выступил на общем собрании Вольного экономического общества.

Докучаев заметил, что ирония обычно сильна там, где слабы знания. И горько убедился еще раз. «На что нам этот музей? Ведь за границей таких музеев нет, значит, и нам не надо».

Другие вообще заявляли, что наука никак не может влиять на повышение плодородия почв. Оно, мол, от Бога.

Как французские врачи не признавали немедика Пастера, так российские агрономы не желали включить в свой тесный клан геолога Докучаева. Мышиная беготня за спиной Докучаева переросла в слоновый топот. Было предложено вообще лишить его дотаций от общества. Известные ученые А.Советов и А.Ходнев отстояли отца будущей русской почвоведческой науки, однако дело с открытием музея застопорилось на многие годы.

Вечера на хуторе близ Диканьки

Чтобы яснее видеть смысл – нужны человеку покой и воля. Их обрел Докучаев, поселившись с женой и учениками во время своей Полтавской экспедиции 1888 г. на тихом хуторе Новые Санжары, неподалеку от прославленной Гоголем Диканьки. День за днем они вместе с Поленовым, Георгиевским, Глинкой, Вернадским обследовали овраги, бурили шурфы, собирали образцы пород. В полтавских степях Докучаев заметил интересную деталь: вроде бы на одних и тех же с виду черноземных почвах растет удивительной пестроты пшеница. В одном месте чудная, высокая, с тяжелым колосом – и тут же, рядом, в низине прогалины – желтоватые, худосочные растения.
«Це солонцы, – объяснял ямщик. – На них люба трава вьяне».
«Откуда им взяться, – возражал Докучаев, – почвы здесь должны быть везде одинаковые».
Решили копать яму. Действительно, чернозем был таким же мощным, как и везде вокруг, только что разве влажным – сказывалась близость грунтовых вод. «Враки все это, – подумалось еще раз профессору. – Солонцы – это остатки высохшего дна моря. Здесь же моря не было». Солнце палило не на шутку, и минут через 10 на выбранных кусках чернозема выступили кристаллы соли.
«С земли тягне, – пояснил ямщик. – Где тягне, там и солонцы».
И тут Докучаева осенило. Безграмотный крестьянин помог опровергнуть признанную всеми университетами Европы гипотезу о морском происхождении засоленных почв. Ларчик просто открывался: где к самой поверхности земли подходят грунтовые воды – происходит их интенсивоное испарение. И круто посоленная земля не родит хлеб.
По вечерам ели галушки и вареники, пели русские и украинские песни, читали новые рассказы Короленко, Толстого. Но самым любимым, конечно, был Гоголь. В прошлое уходили воспетые великим писателем степи. С ковылями по пояс, кишащие сусликами, байбаками, дрофами. Бескрайние степи распахивались. Без разбору, без системы, без культуры. Уходили в прошлое дремучие полтавские леса. И пней не оставалось от вековых, в три обхвата дубов. Благодаря найденному во время экспедиции почвенному методу Докучаев доказал, что, скажем, в Полтавском уезде площадь лесов сократилась на 27%, в Лубенском – на 26%. Сводились леса безжалостно, таяли на глазах. Отсюда – обмеление рек, суховеи и пыльные бури. Падение урожая и бедность народа.

Именно тогда, в конце 1980-х гг., во время Полтавской экспедиции, Докучаев приходит к гениальной идее создания заповедных участков.
«Чтобы реставрировать степь, по возможности, в ее первобытном виде, чтобы воочию убедиться в том могущественном влиянии, какое может оказывать девственный травяной покров на жизнь и количество грунтовых и поверхностных вод, чтобы не дать возможность окончательно обестравить наши степи (как обезлесили лесостепную Россию); чтобы сохранить этот оригинальный степной мир потомству навсегда; чтобы спасти его для науки (а частью и практики); чтобы не дать безвозвратно погибнуть в борьбе с человеком целому ряду характернейших степных растительных и животных форм, – государству следовало бы заповедать... на юге России больший или меньший участок девственной степи и предоставить его в исключительное пользование первобытных степных обитателей, каковы вышеупомянутые, ныне вымирающие, организмы. И если на таковом участке будет устроена постоянная научная станция... то нет сомнения, затраты, сопряженные с устройством таких заповедной дачи и станции, быстро окупятся, и притом сторицею».

В 1894 г. министр Двора Воронцов-Дашков по согласованию с министром земледелия дал команду выделить Докучаеву под охранные заповедники участки степи в Хреновском, Старобельском и Мариупольском уездах. А в 1900 г. херсонский землевладелец Адлер передал ученому еще один заповедный участок.

Спустя двадцать лет идея Докучаева была подхвачена и развита русскими учеными, пионерами охраны природы академиком И.Бородиным и профессором Г.Кожевниковым. Тихие вечера близ Диканьки стали для Василия Васильевича его Болдинской осенью. Он собирает и обдумывает уникальные материалы по истории степей, подготавливает проект реформы сельскохозяйственного образования в стране, задумывается о работе долговременных опытных станций по наблюдению за природой.

В самой Полтаве, где местное начальство боготворило Докучаева, он создает краеведческий музей, и поныне один из лучших в республике. К слову сказать, музей долгое время оставался форпостом охраны природы на Украине. Здесь работал известный украинский орнитолог, пионер охраны природы Н.Гавриленко. В 1914 г. музей провел совместно с земством первый в стране конкурс на лучший очерк по охране природы. В 20-х гг. на средства музея издавались природоохранные плакаты и брошюры, организовывались и содержались заповедники, велись научные исследования.

В Полтаве случай свел Докучаева с Сашей Измаильским, молодым агрономом-самоучкой, управляющим имением князя Кочубея. Жил он тогда на хуторе Дьячково, что тоже возле Диканьки, день-деньской колесил по имению, поднимая запущенное хозяйство, а ночью, как шутил, «отдыхал за наукой».
Большой ученый имеет способность притягивать таланты, как магнит притягивает железо. Измаильский стал верным учеником и последователем Докучаева, надежным другом до последных своих дней.

Дом, который строил Докучаев

Русь, как подметил Мельников-Печерский, исстари уселась по лесам и болотам. Мудры были наши пращуры, знали, где жить, и жили с природой в согласии. Там и рыбы-зверья всегда было поболее, и землица славно родила, и от врагов в лесах надежное укрытие.

«С какой поразительной быстротой истребляются леса в свеклосахарном районе, – писал Докучаев, – видно, между прочим, из следующего факта: в одном имении после устройства сахарного завода в течение 15 лет было истреблено 8 тысяч десятин лесу!»

Даже иностранцы ужаснулись нашему российскому мотовству. Английский геолог Мурчисон просил царя Александра I: «Та быстрота, с какою губятся леса по всему пространству Вашего государства... я не могу не заявить о том Вашему величеству и умоляю Вас, во имя человечества, принять теперь же самые энергичные меры к прекращению этого безрассудного расхищения, грозящего гибелью Вашему прекрасному отечеству».

В декабре 1890 г. задули сильные северо-восточные ветры. Срывали снег вместе с землей, засыпали дороги, сады, селения. Поезда не могли двигаться из-за заносов. Специальные спасательные команды откапывали полустанки. В некоторых уездах чернозем был полностью выдут.

Черную пыль донесло до Швеции. Солнце не могло пробиться к земле. Пополз слух, что настал конец света.

Летописи свидетельствуют: с X по XVIII в. пришлось сорок засух, по пять на столетие. В XIX в. засухи стали случаться каждое десятилетие. В век XX – раз в три года.

Щедрую скатерть-самобранку кромсали овраги. Растягивали по кусочкам, портили. Отбирали у крестьян землю, пускали по миру. Овраг – одного корня со словом «враг». «Провалье», «рытва», «прорва» – еще и так окрестили это несчастье в народе. В 1891 г. такой враг взял приступом Путивль, сокрушая на своем пути улицы и городские площади. Докучаев наблюдал, как один овраг лишь за день «вырос» на 16 м в длину.

Черные бури, суховеи, овраги, засухи стали страшным бичом народа. В 1891 г. очередной засухой было охвачено двадцать губерний в основном юга России. Страна в тот год недобрала более полумиллиарда пудов хлеба.

«Если не принять мер, – писал профессор Богданов, – в ближайшем будущем черноземная равнина сделается пустыней».

Беда, постигшая украинские степи, всколыхнула общественность России. Повсюду стали создаваться комитеты помощи пострадавшим, разыгрывались благотворительные лотереи, давались концерты в фонд борьбы с бедствием. Благородное дело, начатое передовыми людьми, подхватили остальные, «бороться с засухой» стало модным.

В мае 1892 г. Лесной департамент по настоятельной просьбе Докучаева и напуганный последствиями засухи организует «Особую экспедицию по испытанию и учету различных способов и приемов лесного и водного хозяйства в степях России». В нее вошли ближайшие сподвижники Докучаева – Н.Сибирцев, Н.Глинка, Г.Высоцкий, К.Собеневский. Возглавил «Особую экспедицию» Докучаев. Экспедиция должна была ответить на главный вопрос – как бороться с засухой. Этот вопрос был для страны стратегическим.

По перепаханным полям, по оврагам и балкам скатываются вешние воды, летние дожди. Раньше оседали в густых степных травах, впитывались губкой вековой дернины, защищались от ветров и солнца окрестными лесами. Какими должны быть нормы соотношения пашни, луга, леса и воды, тогда еще не знали. Впрочем, как не знаем мы и до сих пор.

«Мы решительно ничего не сделали, чтобы приноровить наши пашни к засухам, чтобы утилизировать, в сельскохозяйственном смысле, наши речные, снеговые, дождевые воды. Мы до сих пор еще всю отвественность за наши урожаи преспокойно возлагаем на природу», – писал В.В. Докучаев.

Докучаев решил восстановить «степной» дом. И чтобы примериться, приглядеться, воплощает свою давнишнюю мечту – создает станции наблюдения за природой. Первую – в Хреновском уезде Воронежской губернии. Вторую – Старобельскую – в Харьковской губернии. И еще одну – в Мариупольском уезде Екатеринославской губернии, на водоразделе между Днепром и Северским Донцом, где впервые в сухой степи растил лес Виктор Графф. Здесь, на месте будущих станций, в совершенно необжитых местах селились люди, преданные родине и науке. Велись гидрологические, почвенные, климатические исследования. Закреплялись овраги. Сажался лес. Только в Великоанадольском участке за 7 лет было посажено около 90 га леса. Да, 1892 г. был самым счастливым в жизни Докучаева. В Петербурге выходит книга «Наши степи прежде и теперь», сделавшая его всемирно известным. «Издание в пользу пострадавших от неурожая» – значилось на обложке.

С 1 июня приказом министра народного просвещения Докучаев был назначен управляющим Ново-Александрийским сельскохозяйственным институтом.

Ничто теперь не мешало первому почвоведу страны диктовать свои условия. Он приглашает в свой институт молодых и даровитых, будущих профессоров и академиков E.Вотчала, Н.Криштофовича, Н.Димо, В.Вильямса, реорганизует опытные хозяйства и забирает их у самого попечителя Варшавского учебного округа Апухтина. Три десятилетия институтское хозяйство «Конская воля» безропотно снабжало попечителя мясом, маслом, молоком – и тут вдруг такой позор на всю Европу. Апухтин даже слег с нервным расстройством. Докучаев собственноручно разрабатывает новую учебную программу вуза. Выкидывает предмет «Богословие». Он, сын священнослужителя, хитро все аргументирует: мол, в институте учатся студенты с различным вероисповеданием. Он разрешил без ограничений принимать поляков и впервые в стране допустил в вуз евреев. А преподавателя богословия, оставшегося без работы, заставил читать... русскую литературу.
А когда его студенты, замешанные в революционных выступлениях, спасались от погромов в здании института, Докучаев закрывал их в своем кабинете, а ретивым полицейским ищейкам показывал на дверь.
«А все-таки как хорошо жить!» – писал он друзьям.

Целинная степь Докучаева в 1997 г.

Безумство пахаря

Культура поля идет всегда рука об руку с культурой человека.
Академик Н.И. Вавилов

Умножающий знания умножает печаль. Экспедиции, материалы опытных станций убедили Докучаева в том, как скромны познания науки и как невежественны, первобытны способы обработки почв. Добиться прибавки урожая любой ценой сегодня, сейчас, пусть даже подорвав плодородие почвы, разорив самобытную скатерть-самобранку. А завтра постараться еще больше. Земледелие становилось, по образному выражению Докучаева, «биржевой игрой», азартность и ставки которой росли с каждым годом.

«Но само собой разумеется, – писал он, – что так дело продолжаться не может и не должно... Безусловно, должны быть приняты самые энергичные и решительные меры, которые оздоровили бы наш земледельческий организм». Только сейчас становятся известными некоторые его ранее запрещенные работы, например, лекция «О законе мировой любви», важной составляющей которого является любовь к природе. Ему не верили. Не слушали. Не воспринимали всерьез. В тридцатых, пятидесятых годах, в лихом азарте «переделывания природы», рождались один за другим дикие проекты на песке: спрямлялись русла рек, рукотворные моря заливали древние города и черноземные равнины. На погибель земли и людей, на ней живущих, спускались из областных центров и свыше смелые планы: что, где, как и сколько сеять. Одна ложь рождала другую. Ради лишнего клочка неучтенной земли, горсти зерен в сверхплановый мешок сводились лесопосадки и небольшие рощицы – последние бастионы чернозема, осушались болота. Нет, конечно, были дельные предложения – например план создания полезащитных насаждений 1948 г. Но опять, его бросились выполнять-перевыполнять в пять лет, а то и в три года... Некогда было остановиться, оглянуться. Газеты призывали: «Даешь наступление на природу!», «Расступись, тайга!». Безумству пахаря пели славу поэты.