А.А. ТИШКОВ

На Бору под сосенкой

Ботанические микротопонимы на карте Москвы

Топонимика столицы складывалась весьма своеобразно. Еще В.И. Даль в «Толковом словаре живого великорусского языка» обращал внимание на образность московских адресов, пародируя их излишнюю дотошность и оригинальность. Один шутливый адрес выглядел так: «У Всех Святых на Кулишках, что в Кожухове за Пречистенскими Воротами, в Тверской слободе, не доходя Таганки, на Ваганке, в Малых Лужниках, что в Гончарах, на Воргунихе, у Николы в Толмачах, на Трех горах...»

Но и реальные московские адреса на посланиях XVIII–XIX вв. были ненамного короче – в них перечисляли не только район, слободу и улицу, но старались уточнить название прихода и местности, добавляя такие, например, детали, как «на углу» или «напротив старого вяза». Полный адрес дома, например купцов Шишкиных в Замоскворечье, мог выглядеть так: «Купцу Шишкину, что в собственном доме в Замоскворечье на углу Пыжевского и Старомонетного рядом с Григорием Неокесарийским в Дербицах за старым садом». Давно нет того купца, его потомки живут на московской окраине, где-нибудь в Теплом Стане, их адрес точен и включает больше цифр, чем слов, – тут и индекс, и номер дома, и номер квартиры.

Очень долго ничего этого в Москве не было. Несмотря на заданную радиальную структуру города-перекрестка, наша столица строилась «рыхло», редко вытягивая дома в линейку, а площади (торги, торжища, от тор – ворота) имела обширные и по масштабам и по количеству гостей. Ни о какой нумерации домов вплоть до середины XIX в. и речи не было. Нумерация домов с разделением на четную и нечетную стороны улицы введена была только после полицейской реформы 1862 г.

А природные ориентиры, позволяющие среди тысяч московских домов и адресатов отыскать единственного, нужного, помогали многие века и сохранились на современных картах.

Что такое ботанические микротопонимы

Топонимика – это совокупность географических названий отдельной местности, а микротопонимы – внутригородские названия. Открыв любой справочник московских адресов (адресную книгу), мы найдем множество микротопонимов, а среди них и те, что связаны с былой растительностью в конкретной городской местности. Именно городской: принимая в себя окрестные деревни, слободы, столица все-таки отсекала все узколокальное, – то, что не становилось городским элементом.

Судя по «ботаническим топонимам» (по нашим оценкам, их насчитывается около 300), от растительности периода становления Москвы как города мало что сохранилось. Леса многократно горели и расчищались под поля, болота осушались, на реках строились плотины и многочисленные пруды… Даже на месте некоторых современных лесопарков столицы, служивших, по уверениям историков, для «царской охоты», были крупные деревни, усадьбы, дороги и поля.

Многие столетия окрестности Москвы, особенно на севере и юге, были безлесными. Дубравы и липняки уже в XII–XIII вв. были порослевыми, а потом и вовсе исчезли. Строевого соснового леса с высокими ровными деревьями, который красуется сейчас, например, в Серебряном Бору или на террасах Оки в районе Серпухова, с самого основания Москвы тоже не было. Он весь ушел сначала на строительство городища, потом на частокол и хоромы Кремля, на многочисленные дома и церкви, которые постоянно горели в огне войн и междуусобиц, да и на дрова, для углежжения, добычи поташа и т.д.

Памятники архитектуры, находки археологов, письменные свидетельства о прошлом столицы позволяют воссоздавать этапы ее развития: от «городища Кучка» и Кремля, через Китай-Город, Белый Город, Земляной Город и вторую столицу в границах Камер-Коллежского вала к современному мегаполису, поглотившему не только окрестные села и деревни, но и многие возникшие в последние столетия города. Уже затерялись в домах новостроек старорусские Кожухово, Перово, Фили, Ясенево, Кузьминки. Теперь только старожилы помнят Огородники, Хамовники, Мневники, Крутицы, Калитники, Благушу…

Старые названия переулков, улиц, площадей, районов исчезли и исчезают по мере смены времен, вкусов, приоритетов. Исчезают и сами их носители: речки, пруды, рощи, луга, улицы, переулки, площади. Выпрямляются некогда огибавшие каждый дом или какое-нибудь вековое дерево старые московские улочки. Но память людей до сих пор сохраняет многие «ботанические» микротопонимы Москвы, а по ним еще можно восстановить историю растительного покрова территории, на которой шло развитие столицы.

О лесах, которые шумели на месте Москвы

Высокие берега малых рек, впадающих в Москву-реку и Яузу, покрывали дубравы и сменявшие их сосняки. На южных склонах леса могли быть даже остепненными из-за выпаса здесь скота. Известно, что во II тысячелетии до н.э. (бронзовый век) территория Москвы была заселена носителями фатьяновской культуры, для которых основой жизни было животноводство, связанное с выпасом скота под пологом леса, преимущественно дубрав.

К появлению славянских городищ на песчаных почвах террас Москвы-реки, Яузы и Неглинки уже были распространены преимущественно сосняки (Pinus sylvestris), сохранявшиеся в условиях частых пожаров и сезонных палов, используемых населением для ухода за сенокосами и пастбищами. В черте города сосны сохранялись прежде всего благодаря своей нетребовательности к субстратам и стойкости к огню. Поэтому сосна в период становления Москвы была лидером среди древесных пород. Этим объясняется обилие топонимов, включающих слова «сосна» и «бор» (сосновый лес).

Начнем с самого сердца города – Кремля. Боровицкий холм, Боровицкая площадь, Боровицкие ворота, Боровицкая башня. В центре города Подсосенский переулок, церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи «под бором». А ближе к окраинам, особенно на севере и западе столицы, речки Лихоборка и Сосенка, Сосновая аллея и Сосновая улица (Кунцево), Серебрянный бор, местность Лихоборы и т.д. Даже Вересковая улица – тоже свидетельство былого распространения сосняков: ведь вереск (Calluna vulgaris) растет в сухих сосновых лесах и по их опушкам.

Сосновые леса были типичны для молодой Москвы, пока воздух над столицей не стал загрязнен настолько, что хвойные породы, в том числе и сосна, не смогли расти здесь (в отличие от лиственных пород, сбрасывающих ежегодно листву), и сохранились лишь на окраинах.

В состав сосняков на некоторых участках террас мог входить и дуб (Quercus robur). Это можно наблюдать в наши дни в низовьях Москвы-реки и на некоторых участках Оки. Дубравы, особенно молодые, не выдерживали огня и активного выпаса. В отличие от сосны, дуб в пределах нынешней Москвы был распространен как на высокой пойме (периодически заливаемой), так и на склонах холмов, берегах рек и на водораздельных пространствах.

Дубравы преимущественно занимали участки с относительно тяжелыми для деревянной сохи глинистыми почвами (в Новгородской области их называют «звонцы») и потому долгое время не включались столь масштабно, как песчаные и супесчаные почвы, в подсеку – подсечно-огневое земледелие. Да и рубить и разделывать на доски дуб существенно сложнее, чем другие породы, даже при наличии качественных инструментов – топоров и пил. Эти причины могли стать основными для достаточно длительного сохранения дубрав.

На карте города можно найти район Дубровки за Крестьянской заставой, две Дубравные улицы и пять Дубровских переулков и проездов, Дубининскую (у Павелецкого вокзала) и Дубнинскую улицы (в районе Бескудникова), улицу и проезд Дубовой рощи в районе Останкино и улицу Дубки по другую сторону Дмитровского шоссе и т.д. На севере, юге и юго-западе в ближнем Подмосковье распространены названия поселков Дубки, Дубцы, Дубровицы, Дубровка, Дубровский и т.п.

Другая широколиственная порода – липа (Tilia cordata), некогда распространенная не менее чем дуб, еще к началу строительства города была избирательно уничтожена. Ее мягкая и упругая древесина использовалась для поделок (даже на щиты воинам), а лыко (луб) шло на изготовление лаптей, рогож и мочал, что поставило эту лесную породу на грань исчезновения. В XII–XIII вв. липа в окрестностях Москвы стала редким деревом. В XVI–XIX вв. лыко ввозили уже из-под Нижнего Новгорода и более южных регионов. Старые липняки представляли собой преимущественно порослевые насаждения, но даже молодую поросль (выросшую на свежих пнях) невозможно было защитить от варварского использования, и восстановление липняков прекратилось. Не порослевые деревья встречаются в наши дни практически только в парковых посадках, от которых произошли названия Липовая аллея, Липовая роща.

Следы былого распространения липы можно найти в таких названиях, как деревня Липки (район Ленинской слободы), Лубянка, Лубянская площадь, Лубянские улица и переулки. На Лубянскую площадь еще в XV в. из Нижнего Новгорода через Рогожскую заставу привозили лубяные изделия. Здесь была и знаменитая улица «Лубяница». «Лубяной торг», как и Лесной, Сенной, Дровяной и пр., меняли свое место по мере развития города и его коммуникаций, а также истощения ресурсов в окрестных регионах. На северо-западе столицы напротив Серебряного бора есть село Троицкое-Лыково, ставшее известным на весь мир, когда в нем поселился А.И. Солженицын.

То, что на территории столицы в период ее становления преобладали широколиственные леса, подтверждается и другими ботаническими микротопонимами. Так, вяз (Ulmus glabra, U. scabra), который до сих пор встречается в Москве, дал названия более десятку мест и объектов. Это деревня Вязовка (от старорусс. вязник – вязовый лес), речка Вязовка, Весковский (Вязковский) переулок и, конечно же, Церковь Иоана Богослова «под вязом» в районе Новой площади.

С XIV в. известна деревня Ясенево – вотчина московских князей. Сейчас это одноименный микрорайон с Ясеневой улицей и другими топонимами. А по соседству в лесопарке, выросшем местами и на бывших огородах, садах и пашнях, можно встретить старые деревья ясеня (Fraxinus excelsior) – верного спутника дуба, редко образующего одновидовые насаждения.

Клен (Acer platanoides) не дал долгоживущих топонимов (молодой Кленовый бульвар не в счет). Разве что Храм Николая Чудотворца в Кленниках в начале улицы Маросейки. А вот типичный спутник дуба – лесной орех, или лещина (Corylus avellana), дал: д. Ореховка, местность на юго-востоке Москвы Орехово, давшее название Орехово-Борисову, станции метро, а также Ореховому бульвару и проезду.

Береза (Betula pendula, B.pubescens) в давние времена активно вырубалась на дрова, шла на «углежжение», производство поташа и дегтя. Березняки появляются в средней полосе в основном на гарях и вырубках, реже причиной их развития становятся природные стихийные бедствия – ураганы с ветровалами и т.п. Травяные березняки активно использовались как лесные пастбища и быстро вытаптывались и шли на подсеку. Березовые рощи не имеют отношения к коренным лесным сообществам – это всегда вторичный лес на месте коренной дубравы, реже – на месте ельника.

В границах столицы встречаем только речку Березовку (приток Яузы за Останкиным), превращенную еще в древние времена в систему мельничных прудов. И несколько улиц Березовых, оставшихся при присоединении деревень и поселков к Москве, да Березовых аллей (в Отрадном, Химках, Дрожжине, Зеленограде). Все. Вот тебе и символ Руси, русской души! Не особенно наши предки заботились о его сохранности для потомков.

Опытный краевед заметит, что автором забыты еще несколько древесных пород: тополь (Populus nigra), осина (Populus tremula) и ель (Picea abies). О былом распространении тополя (осокоре) мало что говорит в современных названиях. В диком состоянии он встречался и встречается еще в пойме Оки и Волги. В Москве сейчас тополь – самая массовая порода, благодаря, прежде всего, работам по озеленению, проведенным в 1950-е гг. На примере этого дерева интересно наблюдать, как образуются ботанические микротопонимы уже в наше время.

Вспомним фильм «Три тополя на Плющихе». Место с таким названием не выдумано автором, а реальное – «Три тополя» уже десятилетия живут своей жизнью, напоминая об образности народного творчества.

Осина получила широкое распространение сравнительно недавно, по мере хозяйственного освоения окрестных лесов. А вот почему ель и еловые леса в московских и окрестных топонимах практически не отмечены? Есть правда Елецкий переулок и Ельнинская улица. Но, по-видимому, первое связано со старорусским «ельцы» – специальные грабли для сбора сена на кочковатых сырых лугах. А старорусское «ельня» – это хвойная вырубка или молодая лесная поросль со старыми пнями. И еще сохранилось ныне почти забытое «Подъелки» (в районе Покровского-Стрешнева).

Скорее всего ельники в близком Подмосковье и в самой Москве в прежние времена были редки, а их более широкое распространение связано с похолоданием климата, а также со значительным распространением подсечно-огневого земледелия и активным использованием огня для лесных расчисток и управления травяными угодьями в XVI–XVII вв. Имея легкие летучие семена, ель в те времена активно захватывала вырубки и залежи на месте дубрав, сосняков и других лесов. Само продвижение ели на юг от границ южной тайги происходит относительно недавно (последние 5–6 вв.). Так что возрастание доли ельников в лесном покрове столичного региона – процесс, по-видимому, современный.

Город со временем прирастает территориями окрестных деревень, слобод, поселков, каждый из которых помимо собственных имен имел целые «кусты» микротопонимов. Из многочисленных топонимов, обозначающих обособленные лесные участки в окрестностях деревень и слобод, самый распространенный – «роща». Прежде «рощами» называли небольшие участки леса или леса, окруженные полями, где селяне собирали ягоды, грибы и лекарственные травы, заготавливали дрова, выпасали скот.

Во времена язычества, а оно в окрестностях Москвы сохранялось до XV–XVII вв., практически у каждого селения была своя «священная роща», где население поклонялось идолам, устраивало сезонные праздники и т.п. Поэтому длительное время в границах Москвы сохранялись и дуб, и дубовые леса. Языческие традиции трансформировались в православные и сохраняются до сих пор. Вся Москва собиралась и продолжает собираться в Петровском парке, Сокольниках, Марьиной роще, Останкине, Кускове, Измайлове особенно в Майские праздники, на Троицу, праздники начала лета.

На карте Москвы сохранились такие названия «рощ», как Марьина, Ермакова, Оленья, Анненгофская, Сокольническая, Дубовая, Тюфелевая и др. Есть Рощинская улица и шесть Рощинских проездов, а также 16 проездов Марьиной рощи. Была еще и Хомяковская роща, но это название не имело никакого отношения к лесу. Так называли 250 м2 земли с кустиками, цветником и газоном на Кузнецком мосту, принадлежавших в конце XIX в. домовладельцу Хомякову, который из-за них даже судился с городскими властями.

Продолжение следует

Фото О.Баринова