Н.Ю.ФЕОКТИСТОВА

Окончание. См. № 9/2004

Всеволод Иванович Роборовский

С первого бивуака Роборовский совершил 18-дневную поездку, проведя глазомерную съемку маршрута протяженностью 600 км, которая внесла большие изменения в существовавшие тогда карты Наньшаня.

(В предыдущем номере была допущена ошибка: экспедиция пересекла горную систему Тянь-Шань в июне–августе 1893 г. и проследовала далее к востоку. Летом и осеною 1894 г. путешественники, покинув оазис Сачьжоу, исследовали горную систему Наньшань, что и составляло одну из основных задач экспедиции.)

Еще более интересная поездка была осуществлена Всеволодом Ивановичем от Улан-Булака, около которого экспедиция провела почти месяц (с 16 июня по 8 июля). Отсюда он поехал исследовать хребет Риттера. Проводника у него не было, и исследования Роборовский проводил с одним из своих товарищей, Баиновым.

Поднимаясь все выше и выше в горы по тропе диких яков и куланов, они достигли одного из самых недоступных перевалов хребта Риттера и с помощью гипсотермометра определили его абсолютную высоту 4800 м (это высота Монблана). Из-за недоступности перевала Роборовский дал ему название Звериный (впоследствии он узнал монгольское название этого места – Тургындабан).

Здесь, несмотря на то, что стояла середина лета, ночные морозы доходили до –15 °С. Вокруг высились ледяные глыбы. Роборовского до глубины души потрясла стойкость местных растений. «К утру от ночного мороза ревени делаются темными, прозрачными и стекловидными; нежная хохлатка и касатики становятся хрупкими и ломаются под ногами, все цветы покрываются инеем, а через два часа, лишь только обогреет солнце – …вся альпийская флора блестит снова замечательными красками дивных и оригинальных цветов своих», – писал в отчете Всеволод Иванович.

Роборовский вместе с Баиновым прошли в этом маршруте 300 км, все время проводя глазомерную съемку, делая наблюдения и собирая коллекции. Наньшань потихоньку открывал упорным исследователям свои тайны.

Следующая склад-станция была создана в урочище Яматын-Умру, около реки Яматынгола. 21 июля Роборовский с Баиновым и монголом Топке направились в совершенно неведомый путь в восточную часть хребта Гумбольдта и в Южнокукунорские горы. Эта поездка Роборовского ознаменовалась открытием озера Хара-Нор (Хара-Нур), ранее не отмеченного ни на одной карте. Кроме того, была исследована и зарисована совершенно неизвестная ранее местность.

В этой поездке Всеволод Иванович заболел тяжелой ангиной и большую часть своей следующей поездки, начавшейся 2 сентября, был настолько слаб, что без посторонней помощи, не мог даже сесть на лошадь. Тем не менее и эту поездку он провел успешно: было пройдено 500 км с глазомерной съемкой, экспедиция дошла до озера Кукунор, Цейзагола и Южнокукунорских гор. В результате своих исследований в Наньшане Роборовский сделал вывод, что эти горы имеют много общего с Тибетом: такие же возвышенные долины и плато, такие же хребты, протянувшиеся с запада на восток, очень сходная флора и фауна.

К 20-м числам сентября исследования экспедиции в Наньшане закончились, и путешественники отправились в Курлык, где должны были подготовиться к последнему этапу путешествия через верховья Желтой реки (Хуанхэ), в Сычуань (одну из юго-западных провинций Китая). В Курлык экспедиция пришла к 1 октября. Здесь Роборовский предполагал устроить склад в помещении у местного князя, а затем «…тронуться в путь далекий, интересный и неведомый, опасный и заманчивый, на юго-восток, в Сычуань, на соединение с Г.Н. Потаниным».

В Курлык к Роборовскому приехали три китайских чиновника с письмом, в котором местный властелин уговаривал Всеволода Ивановича не идти в Сычуань намеченным путем, а избрать путь через Ланьчжоу. Он предупреждал, что дорога, выбранная экспедицией, крайне неудобна и очень опасна как из-за возможных атак крайне воинственного местного племени (тангунов), так и из-за крайне сурового климата. Роборовский не внял предупреждениям и отправился в путь по намеченному маршруту 1 декабря 1894 г.

Наступление 1895 г. участникам экспедиции пришлось встречать с оружием в руках, так как они были предупреждены о готовящемся на них нападении тангунов (это племя видело врагов в каждом чужеземце). Правда те так и не осмелились напасть, видя готовность путешественников к бою.

Чем дальше продвигались путешественники, тем тяжелее становились переходы по неприступным горам, среди снега и льда, при температуре воздуха –30–35 °С и сильно разреженном воздухе. Но как только они достигали новых мест, все страдания забывались и чувство восторга охватывало их. П.К. Козлов вспоминал, например, как он и Роборовский любовались с высоты горного перевала «чарующими снеговыми вершинами хребта «Седой дедушка» – Амнэ-мачин, многочисленными ущельями, вверху скованными ледниками, а внизу наполненными шумом водных каскадов, обрамленных густой растительностью, под сенью которой скрывались интересные звери и птицы». Во многих необыкновенных местах побывали путешественники и еще много оставалось впереди, но… В ночь на 28 января (10 февраля) у Роборовского случился инсульт. Ему было всего 39 лет. Вот как он описывает это печальное событие: «Около полуночи я проснулся со страшной головной болью и шумом в затылке, ежесекундно теряя сознание. Во всей правой стороне тела я чувствовал какое-то одеревенение, онемение и полнейшую неспособность чем-либо двинуть. Сейчас же у меня мелькнула мысль о параличе. Никакие старания как-нибудь разбудить моих соседей или П.К. Козлова, или В.Ф. Ладыгина, не имели успеха; одеревяневший и как бы обожженный язык отказывался выговорить какое-либо слово; вызывались лишь слабые мычания… наконец, один громкий, вырвавшийся из горла звук разбудил Козлова. Но объяснить ему ничего я не мог, и когда он зажег свечу, я страшным усилием открыл один глаз (другой не слушался). Осветив палатку, он сам понял мое положение. Владея левой рукой, я объяснил свое желание положить на голову лед. … При помощи мычания и жестов ... я сумел объяснить мое желание быть растертым в пораженной половине. Эту работу принял на себя В.Ф. Ладыгин, повторяя растирания время от времени.

Масса всевозможных мыслей толпилась в беспорядке в больной голове; постоянные потери сознания обрывали их, но они лезли снова и снова. Но все-таки я не допускал мысли о том, что это (моя болезнь) задержит наше движение в Сычуань, и нарочно старался думать о чем-либо другом… Возможность невыполнения задачи, намеченной и взлелеянной еще в Петербурге, вызывала молчаливые слезы, сердце больно сжималось, от этой боли спирало дыхание, на лбу выступал пот, наступал обморок, и, как только он проходил, все начиналось снова. Помирать с этой мыслью мне казалось невозможным, и я боролся с ней…»

В таком состоянии прошло 4 дня. Боль, шум в голове и головокружения не прекращались, но Роборовский всячески стремился побороть болезнь. Он начал есть правой (онемевшей) рукой, управляя ею левой.

Дело экспедиции, однако, не останавливалось. Козлов ходил на экскурсии и знакомился с обитателями лесов окрестных ущелий. Он добыл несколько прекрасных экземпляров ушастых фазанов, фруктоедов, дроздов Кеслера и др. Виниамин Федорович Ладыгин знакомил больного Роборовского с флорой окрестных гор, принося сухие зимние образцы.

Вечером на 8-й день болезни Роборовский обсудил создавшееся положение с Козловым и Ладыгиным, и они пришли к печальному заключению о необходимости повернуть обратно. Отряд выступил в обратный путь утром 5 (17) февраля. Первый месяц пути был особенно тяжел. Караван двигался по каменным карнизам, по горными кручам, поднимаясь все выше и выше. А следом за караваном с посохом в руках едва шел больной Роборовский, поддерживаемый гренадерами. Там, где шли путники, постоянно действовали воинствующие отряды тангунов. Через 8 дней после выступления в обратный путь на экспедицию все-таки напал отряд из 200 тангунов. Моментально все схватились за винтовки. Даже больной Всеволод Иванович, несмотря на слабость, стрелял, оперев берданку о ящик. Больше двух часов продолжался бой, и наконец 200 человек тангунов бежали от горсточки путешественников. Роборовский говорил, что на стороне русских была не только сила оружия, но и сила духа, которую питала любовь к Родине.

Обратный путь экспедиции шел по тому же маршруту, лишь с некоторыми отклонениями. В Курлык путешественники вернулись 25 марта (6 апреля), когда весна уже вступала в свои права. В апреле температура воздуха достигала 25 °С. Лед на озере растаял. Появились первые зеленые побеги. Окрестности оглашали крики перелетных птиц. Но все равно весна наступала медленно, ночью температура опускалась ниже нуля. Два месяца, проведенные в Курлыке (экспедиция вышла в обратный путь 1 (13) июня, значительно поправили здоровье Роборовского. После этого он смог, «правда с периодическими остановками», – как писал Козлов, – «перевалить Наньшань и через Сачьжоу и Хамийскую пустыню и к 24 сентября (5 октября) прибыть в Люкчун…» В Люкчуне экспедиция сделала продолжительную остановку. Здесь Роборовский встретился с Шестаковым, который в течение 2-х лет вел на организованной Роборовским станции метеорологически наблюдения. Эти наблюдения дали чрезвычайно ценный материал, позволив определить абсолютную высоту Турфанской впадины (17 м ниже уровня моря), в которой располагались оазисы Люкчуан, Турфан, Токсун. Такое положение впадины сильно влияло на ее климат. Летние температуры здесь были столь же высоки, как в пустыне Сахара (до 44–48 °С в тени). Зимой же морозы доходили до –21 °С (в среднем от –9 до –11 °С). Сухость воздуха очень велика, и дождей выпадает мало.

Из Люкчуна Роборовский совершал поездки в окрестности. Он обнаружил здесь множество старинных курганов-могильников, сложенных из камней и крупной гальки, посетил развалины двух древних калмыцких городов. В Люкчуне Козлов и Роборовский расстались, и каждый из них пошел к границе Родины своим путем. В городе Урумчи Всеволод Иванович сделал остановку и посетил русского консула – это был первый русский человек, встреченный им после более чем двухлетнего пребывания в сердце Азии.

Впереди снова расстилались пески, покрытые бедной пустынной растительностью, а затем встала преграда из гор – последняя перед русской границей. Горы эти люди брали приступом, не обращая внимание на снежный буран – так хотелось измученным путешественникам наконец ступить на родную землю. И вот наконец перевал, на котором кучкой камней обозначена граница между Россией и Китаем. Путешественники по-военному «выстроились… и тремя залпами из берданок послали свой привет дорогой отчизне, в пределы которой с волнением вступали… Потом обратились в сторону Китая, послали ему три прощальных залпа. Мы, – пишет Роборовский в трудах экспедиции, – прощались с жизнью, полной всяких треволнений и опасностей, но близкой к природе, вольной и свободной…». Когда в декабре 1895 г. пришло время расставаться, Роборовский писал: «Мы с грустью провожали своих товарищей – солдат и казаков – к их служебным частям и, быть может, чтобы не встретиться со многими никогда более! Нелегко было следить за уносившимися тройками, увозившими от нас людей, с которыми почти в течение трех лет мы делили все труды, лишения и все радости нашей счастливой страннической жизни, направляемой всеми единодушно для одной общей задачи – выполнения цели экспедиции». И цель эта была достигнута, несмотря на болезнь Роборовского и безумные трудности пути. Всеволод Иванович исследовал плато Большого Юлдуса (в системе Тянь-Шаня), Турфанскую котловину, Хамийскую пустыню, хребты Наньшаня, верховья Хуанхэ и хребет Амнэ-мачин. В течение 30 месяцев он проделал огромный маршрут по местам, где еще не ступала нога европейца-исследователя. Топографической съемкой он охватил 28 тыс. км пути.

Путешествие Роборовского, как и путешествие Пржевальского, было комплексным. Роборовский вывез из Центральной Азии огромные коллекции животных, птиц, насекомых (которые для обработки были переданы в Императорскую Академию наук); растений, которые были сданы в Императорский Санкт-Петербургский Ботанический сад и обработку которых проводил сам Роборовский под руководством академика С.И. Коржинского; горных пород, которые были пересланы для обработки в Иркутск геологу, горному инженеру В.А. Обручеву.

Кроме того им привезены образцы старинного письма, монет, книг, рисунков, гончарных изделий, украшений, добытых из развалин древних городов Турфанской котловины. Привезенные им свитки уйгурских (народ тюркской группы, имевший в Центральной Азии собственное государство в VIII–IX вв. н. э.) рукописей настолько заинтересовали Академию наук, что для детальных исследований была отправлена на место партия специалистов.

В Санкт-Петербург Роборовский и Козлов прибыли 2 (14) января 1896 г. А 13 января (25) они были представлены Государю Императору в Зимнем дворце. Государь расспрашивал о путешествии и поздравил Роборовского с получением капитанского звания. Все участники экспедиции были награждены орденами и медалями, а также денежными премиями.

За научную и экспедиционную деятельность Роборовский получил высшую награду Русского Географического Общества – Константиновскую медаль и серебряную Медаль Пржевальского.

Всеволод Иванович Роборовский оказался достойным учеником Пржевальского, отдавшим избранному делу всего себя без остатка. Будучи больным, он продолжал работать над отчетом своей экспедиции, который составил 610 страниц текста плюс карты и фотографии. Свой труд Роборовский писал в родовом гнезде – имении «Тараки». Там в кругу родных и близких он провел последние годы жизни. Болезнь, поразившая его в горах Центральной Азии так и не отступила. Постоянные боли и тяжелейшие припадки становились все более частыми, и 3 августа 1910 г. Всеволода Ивановича не стало. Ему было всего 54 года, всего на 5 лет он прожил больше, чем его любимый учитель Пржевальский.

Маршрут экспедиции В.И. Роборовского и П.К. Козлова, 1893–1895 гг.
(Обозначения нанесены на современную карту.)

Литература

Баян О.А. Первые исследователи Центральной Азии. – М.: ОГИЗ. 1946.

Роборовский В.И. Труды экспедиции Императорского Русского Географического Общества по Центральной Азии, совершенной в 1893–1895 гг. (в 3-х частях). – С.-Петербург : тип. Стасюлевича. 1900.

Роборовский В.И. Предварительный отчет об экспедиции в Центральную Азию в 1983-1985 гг. XXXIV том «Известия» Императорского Русского Географического общества. – C.-Петербург.: тип. Суворина, 1989, с. 1–59.