В.ЯРХО

От всех болезней нам полезней...

На ветвях египетского Дерева Жизни воплощение Великой Матери Земли – Исиды, раздающей эликсир бессмертия

Мечте об универсальном лекарстве – лекарстве от всех болезней не одна тысяча лет... Поисками «эликсиров жизни» занимались еще во времена величия Вавилона и Египта, а позже их продолжили средневековые алхимики. Мечта эта жива и сегодня, а спрос, как известно, рождает предложение, и не проходит года, чтобы в средствах массовой информации не появилось очередное сенсационное сообщение: «Есть! Нашли! Человечество спасено от болезней и самой смерти!» Устроители каждой такой кампании не склонны к новациям и предпочитают старые проверенные варианты. Потенциальным потребителям «чудесное средство» чаще всего представляют как продукт, произведенный посредством либо «вновь обнаруженного древнего знания», либо, напротив, как «новейшую разработку секретных лабораторий военных (шпионских) ведомств». Причастность к тайнам медицинских традиций древних культов или к секретам могущественных спецслужб позволяет на все вопросы отвечать загадочным: «Т-с-с-с-с! Я не уполномочен отвечать, ибо поставлены на карту жизни слишком многих людей, связанных обязательствами соблюдения секрета». О том, насколько стары (и надежны!) подобные методы, свидетельствует история, произошедшая в столице Российской империи, славном городе Санкт-Петербурге, более 100 лет назад, теперь уже в позапрошлом веке.

Весной 1892 г. в петербургских газетах замелькали сообщения о «новейшем открытии господина М.П. Гачковского», предлагавшего почтеннейшей публике новое лекарство, названное им «Виталин». Создатель чудо-средства рекомендовал его в виде мази и микстуры, а также подкожных впрыскиваний и утверждал, что оно годится для лечения любых заболеваний, связанных с гниением плоти.

«Виталин» и его изобретателя всячески расхваливали популяризаторы прогресса, и особенно усердствовал в этом известный писатель и публицист профессор Вагнер. Именно он разъяснял петербургской публике, почему господин Гачковский держит состав своего лекарства в тайне и отказывается отвечать на вопросы о том, как оно действует на организм. Состава «Виталина» и принципа его действия профессор и сам не знал, но находил в этом положительные стороны, приводя в качестве примера случай с открытием Коха. Ученого подгоняли, требовали огласить результаты работы, прежде чем они прошли надежное испытание. Кох поддался на уговоры и понукания, и эти преждевременные откровения привели к полному фиаско его открытия.* Тем не менее профессор Вагнер был совершенно уверен в полезности «Виталина», который, по его мнению «оздоровительно действует на среду, в которой развивается болезнь, и тем самым парализует ея дальнейшее развитие».

Именно через Вагнера Гачковский являл миру следующие откровения: «Я изобрел средство, работая над ним шесть лет, не считаясь с трудами и издержками. Зачем же я отдам свой труд даром всем аптекарям, во всеобщее употребление это целебное средство?!» Вагнер находил меркантильные рассуждения изобретателя «в известной мере справедливыми». Поскольку изобретение может принести огромные деньги всем, кто станет его производить, то почему же прежде того не заплатить изобретателю «несколько сот тысяч рублей»? Таким образом был заявлен размер претензий господина Гачковского, удовлетворить которые мешали «консервативно настроенные скептики с медицинскими дипломами». Вагнер с негодованием писал о том, как Гачковскому предложили провести в Институте экспериментальной медицины два опыта, «предъявив невозможные требования»: вылечить «Виталином» сибирскую язву и бешенство. По утверждению Вагнера, эти болезни «совершенно неизлечимы», так что неудивительно, что опыты закончились неудачей. Впрочем, после этих неудачных испытаний, чтобы развеять «некоторое недоумение, возникшее в среде столичной публики», Гачковский пообещал открыть «секрет «Виталина»... когда-нибудь». Но этого последнего добавления никто не расслышал, а потому все были уверены, что речь идет о ближайших днях, самое большее неделях.

Профессор Вагнер писал свои статьи, пропагандируя «Виталин», но между строк проговаривался, что сам он «не имел случая убедиться в консервирующих свойствах лекарства» и знал о них лишь со слов самого Гачковского. «Виталин», дескать, обладает способностью противостоять разложению крови и тканей тела, а это позволяет прекращать все болезненные процессы, вызываемые заражением гнилостными веществами, гнойными тельцами и микробами. Самым главным аргументом для Вагнера было исцеление от чахотки при помощи «Виталина» самого Гачковского, а кроме того, изобретатель предоставил ему письменные свидетельства от лиц, которых он пользовал своим средством. Например, с помощью нового лекарства удалось вылечить от желтой лихорадки французского военного агента Мулэна, подхватившего ее в тропиках. Болезнь не поддавалась лечению ни антипирином, ни фенацитином, а вот господин Гачковский вылечил мсье Мулэна! Если верить Вагнеру и Гачковскому, «Виталин» действовал как жаропонижающее, прекрасно лечил болезни нервной системы и быстро восстанавливал силы больного.

Свои панегирики «эликсиру» Вагнер заканчивал так: «Убежденный рассказами других, я попробовал действия «Виталина» на себе, и могу заявить: чувствую я себя так бодро, как десять лет назад. Хотя, правды ради, следует заметить, что моей болезни «Виталин» не излечил, и своему выздоровлению я целиком обязан помощи своего старого товарища, профессора Ю.Т. Чуновского».

Газетчики почуяли сенсацию, и вскоре уже сам господин Гачковский раздавал многочисленные интервью. «На вид ему лет 40–45, – писали газеты, – но на самом деле уже 50. Еще пять лет назад он умирал от чахотки, а теперь трудно поверить, что это так. Гачковский показывал нам свои фотографии, сделанные тогда, и на них он выглядит глубоким стариком, которому недолго осталось жить. С тех пор он так изменился, что его трудно узнать: лицо круглое и гладкое, он упитан, и мускулы его железные. «Все это я нагулял благодаря «Виталину», – поясняет сам господин Гачковский».

Главные секреты нового целебного средства Гачковский «вывез из Китая, куда отправился путешествовать, рассчитывая обрести там спасение от смертельной болезни». Испытав на себе азиатское лекарство, которое в короткий срок исцелило чахотку, он решил сделать его достоянием сначала русских людей, а потом и всего человечества. Но прежде хотел «получить свое», почему и не желал открывать своей тайны прежде времени, ибо «рецепт состава «Виталина» так прост, что вы все ахнете, когда придет время и я его опубликую».

Репортеры следили за каждым шагом «изобретателя» и вскоре узнали адрес, по которому он вел прием тех, кого привлекли к нему публикации профессора Вагнера. Хотя разрешения на лечение у господина Гачковского не было, он пользовал страждущих и брал с них большие деньги: от 25 рублей за прием до 100–150 рублей за курс лечения. Автор «Виталина» не особенно и скрывал, что лечит, и даже бравируя, заявлял газетчикам: «Среди моих пациентов много представителей высшего света Петербурга». Самое любопытное, что тут-то он не лгал – китайская и индийская «горная экзотика» в конце XIX в. были популярны не меньше, чем сто лет спустя. Как нынче, так и тогда от всех «спустившихся с Тибета» непременно ждали чудес и исцелений. «Посвященные в тайное знание» не заставляли себя долго упрашивать, и по получении денег немедленно приступали к лечению самыми таинственными средствами.

Вот и лечение «Виталином» требовало соблюдения тайны, что придавало ему дополнительный шарм секретности, вызывало у пациентов Гачковского ощущение причастности к великой тибетской тайне. Иных причин таиться изобретателю «Виталина» не было, в Петербурге никто бы не посмел его тронуть, поскольку он взялся лечить самого господина градоначальника – П.Л. Грессера. «Консервативные» доктора настаивали на ампутации ноги у генерала, но знакомые напели больному о чудесах «Виталина», газеты подтвердили слухи, и Грессер рискнул попробовать. Это был триумф идеи «виталинизации» России, но он же стал причиной краха «изобретения». «Виталин» Грессеру не помог, и развившаяся гангрена убила генерала. В газеты попали его слова, сказанные незадолго до кончины: «Старый я дурак! Вместо того, чтобы сразу выслать этого подлеца Гачковского административным порядком, я вздумал испытать его окаянный «Виталин» на себе и вот теперь расплачиваюсь за это».

Те же газеты, которые еще недавно взахлеб расхваливали «Виталин», теперь ринулись «опровергать и разоблачать». Репортеры живо отыскали пациентов Гачковского и попросили их описать ощущения при приеме нового целебного средства. Все опрошенные сходились только в одном: на вид «Виталин» – прозрачная жидкость. Но когда их спрашивали о вкусе, отвечали по-разному: одним показалось, что вкус напоминает миндаль, другим – вино, третьим – чай, а и иным даже... селедку. Не удовлетворившись этими «показаниями», на прием к Гачковскому записался репортер газеты «Петербуржец» и, отведав «чудодейственного средства», вынес своей приговор: «По вкусу, цвету и воздействию на человека «Виталин» напоминает более всего «Средство барона Вревского» – обыкновенную невскую воду, которой, очевидно, и является».

Не остались в стороне научные обозреватели крупных газет, до того «казнившие невниманием» проблему «Виталина». Прежде всего, они атаковали профессора Вагнера, как наиболее активного пропагандиста «нового средства». «Мы ничуть не отрицаем опыта и авторитета профессора Вагнера, как специалиста в своей области, – он отличный популяризатор, пишущий неплохие рассказы, хоть, может, и с несколько излишним пристрастием к спиритизму, именуемому в просторечье «чертовщиной». Вероятно, и сам профессор согласится, что, взявшись судить о значении «нового средства», он вторгся в область, мало ему знакомую, так как он не специалист-врач, и компетентность его в вопросах медицины может считаться сомнительной». (Вагнер был профессором, но не медицинских наук!)

«Вагнер пишет в своих статьях, что «Виталин» оказывает влияние на размер кровяных телец: заставляет их принимать волнообразные очертания, увеличивает на одну десятую миллиметра. Ничего удивительного в этих явлениях нет – такое бывает при воздействии множества реактивов, а также при высыхании и испарении. А вот размеры увеличения кровяных шариков, указанные Вагнером, действительно поражают и заставляют помянуть ту самую чертовщину, в которой профессор такой дока: дело в том, что размеры кровяных шариков измеряются в микронах, и увеличение их на десятые доли миллиметра, означает увеличение в десятки раз, а верить этому на слово несколько затруднительно. Если же профессор имел в виду микроны, то увеличение и уменьшение шариков на одну их десятую часть – явление заурядное, происходящее само по себе, без воздействия всяких реактивов».

«В статьях Вагнера не приведено никаких доказательств того, что от чахотки Гачковский вылечился именно «Виталином». Кто докажет, что он вообще болел и фотографии сделаны именно с него? Свидетельство французского военного агента Мулэна, выданное Гачковскому, стоит мало – Мулэн офицер, а не медик, и не может компетентно судить в таких вопросах. Наконец, главный вопрос: кто таков этот самый господин Гачковский, что за секреты ему открылись в китайских горах, почему он развел такую таинственность вокруг своего средства?»

Ответы на эти вопросы отыскались удивительно быстро. Как только мрак «тайны и всесилия» развеялся, стали известны подлинные факты, а они были таковы, что многим, очень многим горячим сторонникам средства Гачковского сделалось невыносимо стыдно, и они, наверное, спрашивали себя, подобно покойному Грессеру: «И как же это я, взрослый человек, попался на эту удочку?»

«Кто таков этот Гачковский – сорокалетний мужчина, бритый, с подстриженными усиками, гладко стриженой головой, немного прихрамывающий при ходьбе?» – вопрошали журналисты. И тут же отвечали: «Сначала господин Гачковский был гораздо более скромен в своих устремлениях. Первым его изобретением стала сапожная вакса, которая, несмотря на свои превосходные свойства, никого особенно не удивила. Потом была удивительная смазка для машин, но попытки заработать на ней также потерпели неудачу. Изобретателю тогда приходилось довольно туго: средства, вложенные в создание ваксы и мази, не вернулись, а потому срочно пришлось искать место. Наконец ему повезло, и он устроился на должность десятника одной из провинциальных железных дорог. Амбиции требовали от него действий, и он, сменив службу на нескольких железных дорогах, оказался в Петербурге. Здесь ему пришлось снова хлебнуть лиха, и он в прямом случае бедствовал, но своих происков не оставлял. Как говорится «голь на выдумку хитра», и господин отставной железнодорожный десятник неустанно бегал по домам петербургских капиталистов и промышленников, предлагая им свои ваксу и мазь, а также новый сплав мельхиора с бронзой. Судя по этому набору, он обожал все понемногу смешивать, будь то мази или металлы! Но заинтересовать этими «заманчивыми товарами» из тех, кто мог бы вложить в их производство деньги, он так никого и не сумел. Тогда, порывшись в своих вывезенных из провинции запасах, он отыскал там ни больше ни меньше, как «философский камень», при помощи которого можно было получать золото. К философскому камню прилагался «специальный порошок» того же назначения. Но господину Гачковскому не везло – даже осуществившаяся мечта средневековых алхимиков, сам философский камень, не поколебал твердынь отравленных скептицизмом и цинизмом душ столичных денежных мешков».

Скорее всего, эти неудачи последовали оттого, что он искал своих покупателей вовсе не в той среде, где они водились, – это Гачковский понял после провала нескольких своих научно-технических афер. Он убрал обратно в сундучок ваксу, мази, сплавы и «философский камень» с прилагавшимся к нему порошком и попробовал давать модные тогда сеансы гипноза. И снова его ожидала неудача! Этот род шарлатанства – дело тонкое, требующее определенных навыков, а ими Гачковский не обладал. Возможно, у публики вызывали недоверие цвет его шевелюры и глаз – Гачковский был рыжим и сероглазым, а по тогдашним убеждениям, гипнотическими способностями обладали лишь жгучие брюнеты с пронзительными темно-карими, почти черными глазами, дающими эффект «демонического, бездонного взгляда».

Этот провал, однако, помог ему нащупать подлинную золотую жилу – повращавшись в специфическом мире спиритов, гипноманов и поклонников восточных религий и практик, он обнаружил, что в Петербурге ощущался большой спрос на знахарей разного рода. Причем чем темнее были его объяснения, тем охотнее ему верили! Следствием этого открытия и стало изобретение «Виталина». Вернее, как утверждал Гачковский, сам он ничего не изобретал – тайну спасшего его от чахотки средства открыл ему бродячий факир, которого он повстречал на берегу одного из горных озер в китайском Тибете. Оно и понятно: изобрести настоящее чудо-средство обычному человеку не под силу, а вот приобщиться к многовековому древнему знанию, может и посчастливиться. Далее все развивалось по классической схеме: Гачковский довольно скоро сумел заинтересовать своими рассказами нескольких экзальтированных поклонников таинственного, среди которых были профессор Вагнер и его друзья, которые начали, как сказали бы сейчас, «раскручивать» «Виталин», распуская волнующие слухи в салонах и публикуя свои статьи в газетах. Слухи ширились, а газетные скандалы лишь подогревали интерес к теме. Пациенты, готовые платить любые деньги, повалили валом. Но, как мы уже знаем, дело зашло слишком далеко: когда к Гачковскому обратился сам градоначальник, отказать ему в лечении шарлатан не посмел, а вылечить не смог...

Однако и сдаваться так просто он не собирался и в ответ на обвинения опубликовал-таки рецепт «Виталина». Ну не сам рецепт, а так, общее описание состава, основой которого была так называемая «бура» – горная порода, добываемая якобы только в Тибете, со дна и на берегах горных озер. Эту буру он смешивал в пропорции 4 к 5 с глицерином, добавлял тертый рог какого-то горного барана, и «по науке» назвал эту смесь «буроглицерин». Тут же снова возник со своими комментариями профессор Вагнер, немало задетый за живое тем, что его основательно «отщелкали» в солидных газетах: «Ни одно другое медицинское средство не обладает такими консервирующими способностями как бура, – писал он, – ни одно не противодействует так, как бура, разложению тканей и крови. Бура способна воздействовать на стенки сосудов и сокращать их, обладает драгоценным свойством – уничтожать боли и притом весьма быстро. Употребление «Виталина» в качестве болеутоляющего вполне рационально, так как уничтожает гипермию, причину болей». Смерть Грессера Вагнер называл «несчастным случаем, следствием применения «Виталина» неумелыми руками».

Прежде всего эксперты опровергли утверждение о том, что источником буры являются тибетские и индийские озера: «Это верно лишь отчасти, месторождения этой руды встречаются и в иных местах. А главное, буру можно производить и на химических заводах». (Бура – тетраборат натрия, в природе встречается как осадок в некоторых соляных озерах, обладает антисептическим действием и используется в медицине. – Прим. ред.) Оказалось, что рецепт буроглицерина не нужно было выспрашивать у тибетских мудрецов, его еще в 1882 г. изготовил француз Ле-Бон, смешавший 100 частей буры со 150 частями глицерина. Разница всего лишь в том, что у Гачковского в «Виталине» выходило 120 частей буры на 150 глицерина, да еще тертый рог. Рассуждения профессора о гипермии, как о единственной причине боли, вызвали насмешки, а все остальные доводы были названы «звучащими по меньшей мере странно из уст человека с университетским образованием».

Последней ставкой «целителя-изобретателя» было заявление, что секрет факира был не в составе мази, а в некоем мистическом обрядовом «заряжании средства целебной энергетикой». Но тут уж он зашел так далеко, что от него отшатнулись и самые горячие его поклонники из числа людей образованных, а им самим стала активно интересоваться столичная полиция. К лету все разговоры о «Виталине» и Гачковском разом исчезли со страниц газет, и что случилось в дальнейшем с этим человеком и его «эликсиром от всех болезней» по сию пору остается неизвестным.

* В 1890 г. Кох объявил, что найден способ лечения от туберкулеза. Он выделил туберкулин – стерильную жидкость, содержащую вещества, вырабатываемые возбудетелем туберкулеза. Однако дальнейшие исследования показали, что терапевтическим действием туберкулин не обладает. – Прим. ред.