Из истории зоологических садов в Европе

«Там наши братья, как в аду –
В Зоологическом саду.
О, этот сад, ужасный сад!
Его забыть я был бы рад».

К.Чуковский. «Крокодил»

Зоопарк имеется в каждой столице мира. Он входит в «обязательный набор» цивилизованного города, и эта традиция берет свое начало с незапамятных времен. По крайней мере, уже три тысячи лет назад в Древнем Китае подобия зоопарков устраивали при императорских дворцах. В Древнем Риме, где зверей использовали для торжественных шествий и гладиаторских боев, существовали огромные императорские и частные зверинцы с самыми экзотическими животными. Для пополнения этих зверинцев в дебри Африки и Азии снаряжались охотничьи экспедиции – все затраты на них с лихвой окупались устроителями игрищ и праздников. Редких животных стремились захватить и во время военных кампаний. Например, после взятия Карфагена в Рим были отправлены 142 слона. По сохранившимся описаниям зверинца при римском цирке там содержались: олени, кабаны, 1000 страусов, 200 львов, 200 пантер и 300 медведей.

В более поздние времена возможностями римских императоров уже никто в Европе не располагал, а потому зверинцы стали небольшими. Их устраивали при замках и помещали в них обычно молодых зверей, подобранных на охоте, или подранков.

Желание иметь в своем распоряжении зверинец возникало у людей независимо от их расы и меры цивилизованности. Так, одним из чудес, упомянутых в отчетах испанских конкистадоров, был зверинец, который они увидели во дворце правителя древней Мексики. Здесь были не только звери и птицы, но и бассейны с красивыми рыбами.

Парижские сады

Из всех садов и парков Нового времени наиболее старыми в Европе считаются парижские сады. Именно в Париже, на окраине города, в 1650 г. открылся самый первый европейский зоологический сад «Jardin des Plantes». Денег на его содержание не жалели, но в итоге из зоологического этот сад постепенно превратился в ботанический. Это было естественно – когда границы города стали расширяться, содержать в саду зверей сделалось не совсем удобно, а вот растениям это никак не вредило.

В XIX в. «Jardin des Plantes» располагал богатейшей коллекцией растений и, как писали в газетах того времени, «служил огромным подспорьем строгой и точной науке». При саде существовала «узкоспециализированная ботаническая школа», богатая библиотека, имелся сельскохозяйственный отдел с отделениями декоративного растениеводства, плодоводства и виноделия, прогрессивного огородничества. Кроме того, были организованы отделения геологии и минералогии.

Реклама Парижского зоопарка

Но до конца ботаническим этот сад все же не стал, часть его была оставлена за животными. С веками приобретенный научный уклон диктовал условия содержания животных: никаких выставочных трюков, искусственных эффектов и приманок публики – простота и скромность без украшательства. В зоологической половине сада очень красив был небольшой парк для оленей и кенгуру – в то время это была настоящая экзотика. Животный мир Австралии поражал воображение не только обывателей, но и ученых. Гордостью сада был обезьянник, в котором содержались редчайшие виды обезьян с разных континентов. Имелась и отличная коллекция фазанов. «Jardin des Plantes» не испытывал наплывов публики: главными его визитерами были специалисты, студенты и ученые разных стран, ну, и конечно, туристы, как всегда стремившиеся посетить все достопримечательности. Сад выгодно отличался от подобных учреждений города шармом вековой старины и строгостью раз и навсегда установленных порядков.

Гораздо больше посещался парижский «Jardin d'Acclimation» – «Сад Акклиматизации», устроенный и эксплуатируемый акционерным обществом, которое научными задачами себя не обременяло. Собственно, науке устроители не препятствовали, но первым делом стремились вернуть вложенные в парк 5 млн франков (по тем временам – сумасшедшие деньги!) и получать прибыль. Основной задачей сада стала адаптация во Франции различных полезных – и только полезных! – растений и животных, которых доставляли из разных стран. «Редкости» и «феномены» благодаря ловкой рекламе привлекали к саду внимание пресыщенной парижской публики и гостей города. Гордостью содержателей были чистокровные породы рабочего и домашнего скота (лошади, коровы, овцы, козы) и разнообразные обитатели птичьего двора. Была устроена большая и красивая молочная ферма, образцовая конюшня и целых два манежа для выездки, оборудованные всем необходимым. Рядом с манежами находился большой выездной луг – на нем публика каталась не только на лошадях, но и на слонах, верблюдах, ослах и даже гарцевала на прирученных зебрах. Для привлечения публики устроили еще и большую панораму доисторического мира, завели олений парк, открыли музеи охоты и рыболовства. Зная трепетное отношение французов к своим желудкам, содержатели сада открыли ресторан на 5 тыс. мест, перед которым ежедневно играл оркестр.

Амстердамский «Уголок рая»

Амстердамский зоологический сад не поражал своими размерами, но по праву считался самым изящным в Европе. Основу его оформления составляли роскошные цветники – шедевры знаменитого голландского цветоводства. Тонкий вкус флористов и тщательность продуманной композиции, объединявшей все оформление сада в единый ансамбль, производили на посетителей неизгладимое впечатление – сад называли «Земным уголком рая».

Реклама Амстердамского зоопарка

Меж цветников были устроены небольшие прудики, а на их берегах – салоны аквариумов с различными рыбками. Все постройки отличались грациозной легкостью, и даже цвет, в который они были выкрашены, гармонировал с фоном, что создавали цветники и декоративные растения. По саду был проложен маршрут для осмотра всех достопримечательностей. А посмотреть там было на что! Нидерланды в то время владели колониями в Южной Америке и Азии, и в этот сад, единственный на всю страну, присылали экспонаты, приобретаемые в колониях на государственные средства или на добровольные пожертвования частных лиц. На редкость богатая коллекция живых экспонатов, лучшее в мире собрание птиц предоставляли посетителям возможность воочию увидеть экзотическую заморскую живность. Был устроен и ресторан, очень приличный и недорогой, рассчитанный на многочисленную публику, охотно посещающую сад.

Для научной деятельности в саду имелось все необходимое: несколько ценных коллекций из различных отраслей зоологии, музей чучел и скелетов, этнографический музей, при котором существовала научная библиотека с литературой на всех европейских языках.

Амстердамский зоологический сад находился во владении акционерного общества, но получал от государства ежегодную субсидию. Финансовое положение сада поддерживали и частные благотворители – в Голландии это считалось «хорошим тоном».

Берлинский «Тиргартен»

Берлинский зоопарк в 1845 г. основала и эксплуатировала крупная акционерная компания. Раскинувшийся за городской чертой на территории в 30 га, этот сад поражал своей грандиозностью. Здесь были высажены рощи, выкопаны пруды и соединяющие их каналы, вдоль лугов, перелесков, французских и английских парковых ансамблей проходили аллеи для прогулок. Все было устроено, как не без зависти писали русские газеты, «богато, даже очень богато». Выстроенные из камня помещения для животных были не только оборудованы и оснащены всем необходимым, но и подражали архитектурным стилям тех стран, откуда животные были вывезены. Так, для антилоп выстроили павильон в мавританском стиле, а слоновник был устроен в виде величественной индийской пагоды, поражавшей своими размерами. И поныне среди сосновых рощ и лугов красуется это необыкновенное для Берлина здание.

Берлинский зоопарк

Содержатели «Тиргартена» никогда не ставили перед собой научных целей, сад был заведением развлекательным, берлинцы и гости города приезжали сюда просто отдохнуть. От центра Берлина прямо до ворот сада ходила конка. Пройти в сад можно было только через длинные ряды заведений, торгующих пивом и съестным. По немецкой традиции они сливались в один большой трактир, заставленный множеством круглых столиков, и целая армия официантов готова была обслужить всех прибывающих. Осмотр сада многие начинали с кружечки пива и нескольких горячих сосисок с горчичкой и булочками. Репортеры берлинских бульварных листков любили позубоскалить над немецким обычаем основательно подкрепляться во время вылазок за город. Они писали, что, по статистическим подсчетам, пивом, выпиваемым в «Тиргартене» за год, можно до краев наполнить все пруды сада, а из съеденных сосисок и бутербродов соорудить египетскую пирамиду.

Ежегодно «Тиргартен» получал от Берлина муниципальную субсидию, хотя в выходные и праздничные дни его кассы собирали большие деньги, а акции зоосада приносили хорошие дивиденды.

Детище Карла Гагенбека

Гамбургский зоосад был открыт в 1877 г., развлекательное заведение, место воскресного отдыха. Содержателям приходилось искать средства для существования сада, ибо, в отличие от иных городов, власти Гамбурга не только не субсидировали сад, но еще и взимали с него арендную плату. В саду была сооружена система прудов и прудиков, соединенных между собой каналами, по которым курсировала целая флотилия украшенных яликов, гичек, маленьких парусников и водяных самокатов. По берегам каналов были устроены цветники, а по всей территории высажены разнообразные тропические растения. Меж рощ и цветников, как дань немецкому вкусу, были разбросаны ресторанчики, десятка два шале, навесов и киосков, где торговали пивом, сосисками и другой снедью. Имелись площадки для спортивных игр, гимнастические городки, тиры, кегельбаны, места для занятия хоров и музицирования на лоне природы – словом, были учтены все вкусы посетителей.

Вход в зоопарк Гагенбека в наши дни

Гамбургский сад располагал и богатейшей коллекцией животных. Собрать и пополнять ее было относительно несложно: ведь в Гамбурге находилась штаб-квартира фирмы Карла Гагенбека, торговца животными, корабли которого доставляли сюда зверей из дальних стран. Большинство европейских зоопарков получали животных именно из Гамбурга. Сам Гагенбек был одним из акционеров Общества, содержавшего городской зоосад. Его почтительно называли «Царь зверей»: он объехал весь свет и сумел сделать состояние на торговле животными, вернее несколько состояний, поскольку в течение жизни несколько раз разорялся.

Родился Карл в 1844 г. здесь же, в Гамбурге. Его отец, Готфрид Клаас Карл Гагенбек, торговал рыбой и владел небольшой коптильней, и Карл очень рано начал помогать отцу в семейном бизнесе. В своей книге «История одного зоопарка», Гагенбек писал: «Школу я посещал только в свободное время – не более трех месяцев в году. Особенно много было работы осенью и зимой, когда начинался сезон сельдей и шпрот, и до сих пор я вспоминая об этих временах, ощущаю жжение в пальцах, словно снова вытаскиваю из ледяного рассола маленьких рыбок и нанизываю их на стальную проволоку».

Папаша Гагенбек придумал отличную штуку – при складах копченой рыбы он организовал небольшой домашний зверинец, в который пускал за плату любопытных. На эту идею натолкнул его случай – одна из шхун, работавших на фирму, придя с лова, доставила в порт не только улов, но еще и нескольких живых тюленей, попавших в сети. Дело это было довольно обычное, и животных в таком случае либо убивали, либо отпускали. Но Гагенбек, рассчитавшись с рыбаками за рыбу и получив тюленей в свое полное распоряжение, пошел своим путем. Слух о тюленях быстро распространился по всему городу, и многие любопытные поспешили в рыбную гавань посмотреть на забавных зверей. Смекнув что к чему, предприимчивый папаша стал брать за просмотр деньги, а потом устроил и домашний зверинец, в котором рядом с козой, коровой, курами, жили обезьяна, попугай и другие экзотические животные. Во время Гамбургской ярмарки он арендовал балаган и демонстрировал публике свой зверинец за умеренную плату. В конце концов дело пошло столь хорошо, что Гагенбек-старший, забросив торговлю рыбой, целиком переключился на показы зверей. А Карл с самого юного возраста приучился обращаться с животными домашнего зверинца.

Самостоятельную торговлю животными Карл начал с обезьян. Позже его фирма стала торговать очень крупными зверями, и пришлось разработать целую систему их перевозки. Карл Гагенбек-младший снаряжал и возглавлял звероловные экспедиции в Африку и Азию. Часто они были очень рискованными. Кроме физических лишений (климат в местах отлова экзотических животных редко был подходящим для европейца) звероловов поджидали опасности иного рода. Их жизнь и благополучие зависели от часто меняющегося настроения местного раджи или султана. Все конфликты приходилось решать с помощью богатых подношений и обильной лести. Законы цивилизованного общества в африканской глубинке не действовали, да и система понятий о добре и зле была специфически африканская.
У арабских торговцев рабами и слоновой костью были собственные армии, которые быстро расправлялись со всеми, кто вмешивался в их дела. Так что Гагенбеку и его людям приходилось рисковать и проявлять чудеса «туземной дипломатии», договариваясь с аборигенами.

Однако поймать зверя было еще полдела – его нужно было завести на корабль и отправить в Европу. «Дело это было совсем нелегкое, – писал в своей книге Гагенбек, – на слонов, жирафов, буйволов, антилоп и других зверей надевали широкую подпругу, за нее цепляли подъемный кран, и животное взмывало в воздух, переносимое на борт парохода».

Карл был увлекающимся человеком и мечтал поймать динозавра, а точнее – некое таинственное существо «мокеле-мбембе», о котором впервые упомянул в 1776 г. в своей книге, посвященной естественной истории бассейна реки Конго, французский миссионер Прояр (Proyart). «Его не было нигде видно, но на земле нашли отметины когтей, образовывавшие огромный отпечаток (около 92 см)», – писал Прояр.

Готовя экспедицию за гиппопотамами, Гагенбек встретился с немецким путешественником Гансом Шомбургом, который советовал ему не искать бегемотов в районе озера Бангвеулу: «Они не живут там, потому что боятся обитающего в этом озере чудовища, которое охотится на них. Тамошние туземцы называют его «чипекве»: по их описаниям, этот зверь какая-то помесь слона с драконом. Про похожее животное я слышал и от туземцев, живущих на болотах Дилоло». Собирая информацию об этом звере, Гагенбек вышел на английского охотника на крупного зверя Джозефа Менджеса. Тот и впрямь знал кое-что о «мокеле-мбембе», и говорил более конкретно: «Видимо, это какой-то вид динозавра, сродни бронтозавру. Обитает в болотистых джунглях Конго – это огромные, никем толком не исследованные территории».

Наслушавшись рассказов, Карл Гагенбек задумал непременно поймать ящера и, отложив охоту на гиппопотамов, снарядил экспедицию в Конго. Но тут его ждала неудача: членов экспедиции начала косить лихорадка, да и племена, обитавшие в джунглях, были настроены очень агрессивно, а следов «мокеле-мбембе» все не было видно. Руководство экспедиции решило свернуть поиски.

Но неудача с поимкой чудовища не отразилась на успехе фирмы Карла Гагенбека – постепенно она полностью монополизировала европейский рынок торговли крупными животными и хищниками. Только через эту фирму в Европу попадали представители фауны Азии, Африки, обеих Америк и Австралии. Фирма рассылала прейскурант, в котором животные делились на три категории: обыкновенные, редкие и чрезвычайно редкие. Соответственно, разнились и цены. Так, например, за обезьяну редкой породы, проданную фирмой Лондонскому зоопарку, Гагенбек получил 40 тыс. марок; стоимость молодой самки гиппопотама равнялась 10 тыс., а тапир предлагался за 2 тыс. Раздел «обычных» зверей ценами не потрясал: львы, в зависимости от пола, возраста и состояния, продавались по ценам от 600 до 5 тыс. марок. Порядочных размеров аллигатора можно было приобрести, заплатив от 450 до 800 марок, молодые крокодильчики шли за сотню, а змею размером до 3 м продавали сотни за три. Фирма Гагенбека брала оптовые заказы на полное обеспечение животными вновь открываемых зоосадов и на пополнение существующих экспозиций.

При всем при том Гагенбек искренне любил зверей, восхищался их способностями, всегда стремился устроить их как можно лучше и создал свою теорию дрессуры. Одним из первых он стал дрессировать крупных животных, таких как слоны и бегемоты, и совсем по-новому занимался с хищниками. До того зверей на цирковых аренах «укрощали», и артист, работавший с хищниками, так и назывался «укротитель». От него требовалась демонстрация отваги и бесстрашия, а хищники должны были являть свое «природное зверство» – пугать, а не удивлять «почтеннейшую публику». Дрессировщики тогда выглядели чудаками-новаторами, но, превращая зверей в артистов, они добивались гораздо большего успеха, нежели укротители. «Времена насильственной дрессировки давно миновали, и пришло осознание того, что силой от зверя нельзя добиться и сотой части того, чего можно достигнуть добром. Я действовал под влиянием сочувствия к зверю и понимал, что должна существовать иная возможность приручения животного. Ведь животные очень чутко реагируют на отношение к ним, они способны «дружить» не только с себе подобными, но и с человеком. Они как дети: одни нуждаются в ободряющей ласке, другие, более упрямые, но не злые, требуют строгости в отношении к себе. Животные руководствуются импульсами, а потому следует, прежде всего, тщательно изучать характер и темперамент каждого зверя, с которым ты собираешься работать. Память, природная одаренность и темперамент животного – вот три момента, из которых должен исходить дрессировщик в своей работе», – писал Гагенбек.

Он открыл свой цирк, который с огромным успехом гастролировал по всему миру – основу его программы составляли номера с животными. Многие их этих номеров были уникальны для того времени. Гагенбек развеял миф о том, что африканские слоны, в отличие от своих индийских собратьев, более агрессивные и опасные и не поддаются дрессуре. Но самыми поразительными были номера, в которых участвовали смешанные группы хищников и их природных жертв. На арене это была мирная группа, послушно выполнявшая приказания дрессировщика: например львица или тигрица гарцевала на крупе лошади. Однажды на гастролях случилось несчастье: сломала ногу лошадь, выступавшая в этом номере. Прервать гастроли было нельзя, и потому спешно стали готовить замену. Главным было приучить лошадь не бояться хищника. Для этого ей на круп сначала сажали большую собаку – ее она не боялась. Собака смирно сидела на крупе, пока лошадь бегала по кругу арены – так ее приучали ощущать когти и вес зверя. Потом на собаку стали натягивать львиную шкуру – лошадь приучалась к запаху животного. И только после этого на лошадь посадили опытную львицу, выступающую в этом номере уже не один год. Так были спасены гастроли, а описание этой «дрессуры по Гагенбеку» преподносилось как сенсация.

Мечтой Гагенбека был собственный зоопарк нового типа, в котором звери могли бы жить в условиях максимальной свободы. Он разработал и запатентовал такую идею в 1896 г., когда ему было уже 52 года. Еще через два года, в 1898 г., он приобрел большой участок запущенной земли в районе гамбургского предместья Штеллинген. Немало денег, труда и души было вложено в осуществление данишней мечты. «Запущенную, одичалую местность, – писал Гагенбек в своей «Истории одного зоопарка», – надо было превратить в роскошный парк с искусственными водоемами и горами, с рационально устроенными помещениями для животных, и просто красивыми павильонами и беседками. Для осуществления этих огромных планов я старался скупить как можно больше земли, и через несколько лет мне удалось стать владельцем огромной территории. Я продал свою долю в Обществе гамбургского зоопарка и перебрался в Штеллинген, где в 1902 г. мы смогли приступить к распланировке всей огромной территории. Для того, чтобы изменить ландшафт, потребовалось извлечь 40 тыс. кубометров земли».

Вход в зоопарк Гагенбека 100 лет назад

Над созданием Штеллингенского зоопарка работала команда архитекторов и художников, которую возглавлял швейцарский архитектор Урс Эггеншвиллер. Многие аттракционы и панорамы, разработанные Гагенбеком и его командой, были запатентованы, настолько новы были идеи «ландшафтного зоологического парка». В нем не было ни клеток, ни рвов, и животные гуляли как бы на воле. Высказывались даже сомнения в безопасности парка. Эксперты были убеждены, что вне клеток и без решеток, огораживающих вольеры, хищники останутся опасными, если их не будет отделять от публики ров в 5 м шириной – меньшую преграду тигр или лев могут одолеть одним прыжком! Строители зоопарка нашли выход: по краю загона выкапывалась канава, не позволявшая хищнику занять правильную позицию перед прыжком. С более мирными животными, не склонными к акробатическим номерам и большим прыжкам, дело решалось еще проще – их вольеры заглубляли на несколько метров в землю: если барьер доходил до груди носорогу или верблюду, он выбраться из вольера уже не мог. Новаторской была идея содержания африканских зверей не в зимних вольерах, а в условиях естественных климата Гамбурга. По мнению Гагенбека, гораздо вреднее холодов для экзотических животных был воздух замкнутых помещений – затхлый, душный, наполненный нездоровыми испарениями и бактериями. «В Штеллингенском зоопарке, – не без гордости писал в своих воспоминаниях Гагенбек, – впервые можно было наблюдать африканских страусов, купающихся в снегу и резвящихся, несмотря на суровый мороз. Вилорогие антилопы и серны на вольном воздухе взбегали на скалистые вершины искусственных горных цепей, построенных Урсом Эггеншвиллером, а владыка зверей, грозный лев, в гордом величии прохаживался по своему обширному гроту».

В парке Гагенбека устраивались и этнографические выставки: целые поселки племен африканцев и североамериканских индейцев, киргизов и папуасов располагались возле вольеров животных, вывезенных из тех же регионов. Такие выставки тогда были очень модны. Устраивали их и в России, обычно в Москве на Ходынском поле и в Петербурге на смотровом плацу в Царском Селе. Туда привозили «демонстрировать» индейцев племени сиу, жителей Индокитая, австралийцев и другие «дикие народы». Но, конечно, эти выставки не шли ни в какое сравнение с выставками в парке Гагенбека – там индейские вигвамы рядом с вольерами с бизонами и другими животными прерий смотрелись естественнее и интереснее.

Поражал и аттракцион, созданный скульптором Палленбергом: на полянах стояли динозавры в натуральную величину! Ящеры, выполненные с соблюдением всех тонкостей, одновременно пугали и восхищали своей грацией и размерами. Это было своеобразным «реваншем фирмы», так и не сумевшей поймать конголезского «мокеле-мбембе»!

Экспонируемые животные в зоопарке Гагенбека

Пока шло строительство «Тирпарка» Гагенбека, Штеллинген из предместья стал просто городской окраиной, куда было добраться довольно просто. На склоне лет Карл Гагенбек написал: «Теперь, когда я гляжу на широкие пространства Штеллингенского парка с его зелеными пастбищами и вздымающимися к небу искусственными горными массивами, с его толпами посетителей, любующихся видами животных, мне представляются, словно бы во сне, те нити, что крепко связывают этот парк со старой, традиционной ярмаркой. Там, всего какие-то полстолетия назад, в маленьком, незатейливом балагане, мой отец показывал изумленной публике редкую диковину – Великана, свинью необычайных размеров».

Наследие Гагенбека, несмотря на сложную историю Германии в ХХ в., сохранено. Этот единственный из немецких зоопарков по-прежнему находится в частном владении, и им по-прежнему владеют Гагенбеки – шестое поколение семьи «Царя зверей».