В. И. Абрамов

Морис Метерлинк

Морис Метерлинк – бельгийский писатель, прозаик и драматург, автор знаменитой, известной всему миру пьесы «Синяя птица», лауреат Нобелевской премии по литературе за 1911 г. Он родился в 1862 г. в Бельгии в городе Генте в семье богатого нотариуса. Семья была франкоговорящей, поэтому Метерлинк написал большую часть своих произведений на французском языке. Его любимым выражением было: «Мир не кончается у порога твоего дома». Умер Морис Метерлинк от сердечного приступа в Ницце 6 мая 1949 г.

До революции практически все пьесы Метерлинка ставились на сценах русских театров. Часто в них играли выдающиеся русские актеры и актрисы. Но мало кто знает, что перу этого всеми признанного драматурга принадлежит несколько замечательных книг, посвященных пчелам, термитам и растениям: «Жизнь пчел», «Разум цветов», «Мудрость, судьба» и «Тайная жизнь термитов». Публикация этих произведений в СССР была запрещена, так как в описании жизни термитов чиновники увидели намек на существовавшее в то время тоталитарное государство и постепенное превращение людей в механических, тупых  исполнителей чужой воли. От запрета не спасли даже похвальные отзывы Максима Горького. Поэтому в течение десятилетий любители природы были лишены возможности познакомиться с этими не только научными, но и удивительно поэтичными произведениями. Сейчас такая возможность есть. Например, книга Мориса Метерлинка «Тайная жизнь термитов» выпущена московским издательством «ЭКСМО-Пресс» в 2002 г.

Нет особой необходимости убеждать читателей познакомиться с этими книгами. Материал  из этих произведений способен украсить уроки по ботанике и зоологии. Выдержки из произведений Мориса Метерлинка можно использовать, например, при изучении тем: «Размножение цветковых растений», «Отряд Перепончатокрылые». Выдержки из книг Мориса Метерлинка помогут сделать уроки более яркими, эмоциональными и запоминающимися. Кроме того, произведения Метерлинка расширят кругозор как самого учителя биологии, так и его учеников, и доставят истинное наслаждение любителям литературы и любителям природы. А для тех, кто в этом сомневается, приведем несколько выдержек из его работ.

«Попробуем представить улей не так, как его видят пчелы, потому что мы не можем вообразить, каким магическим образом отражаются явления в шести или  семи тысячах граней их боковых глаз и в тройном циклопическом глазу на лбу, – но представим себе его таким, каким бы мы его увидели, если бы были ростом с пчелу.

С высоты купола более колоссального, чем купол Св. Петра в Риме, отвесно спускаются до полу многочисленные параллельные и гигантские восковые стены – геометрическая постройка, висящая во мраке и пустоте, которую по точности, пропорциональности частей, смелости и огромности нельзя приравнять ни к одной человеческой постройке.

Каждая из этих еще совершенно свежих стен состоит из девственного серебристого, незапятнанного, ароматного вещества и образована из тысячи ячеек, наполненных пищей, достаточной для пропитания всего народа в течение нескольких недель. Здесь находятся яркие красные, желтые, бурые  и черные пятна – это цветочная пыль, – фермент любви всех цветов весны, собранный в прозрачных ячейках. Вокруг, в виде длинных и пышных золотых драпировок с жесткими, неподвижными складками, расположен апрельский мед, самый прозрачный и ароматный, в своих двадцати тысячах резервуаров, замкнутых  печатью, которая может быть взломана только в дни величайшей нужды. Выше находится майский мед; он еще созревает в своих широко открытых резервуарах, по краям которых целые  бдительные  отряды поддерживают непрерывный приток воздуха. В центре, вдали от света, который проникает алмазной струей через единственное отверстие, в самой жаркой части улья дремлет и пробуждается будущее. Это царская область яичных ячеек, предназначенная для царицы и ее свиты».

Вот описание только что появившейся на свет рабочей пчелы: «Молодая пчела, которая только что явилась из другого мира, еще робка, слаба, бледна. Она напоминает своим внешним видом избежавшего могилы старичка; она подобна путнице, покрытой пушистой пылью тех неведомых стезей, которые ведут к бытию. Тем не менее она совершенна с головы до ног».

Посмотрите, с каким драматизмом описывает Метерлинк осеннее уничтожение рабочими пчелами трутней.

«Однако ж терпение пчел истощается гораздо скорее, чем терпение людское. В одно прекрасное утро давно ожидаемый приказ разносится по всему улью и мирные работницы превращаются в грозных судей и палачей. Кто отдает приказ – неизвестно, но исходит он внезапно из холодного и рассудочного негодования работниц: согласно же гению единодушия в республике, приказ приводится в исполнение немедленно после его произнесения. Часть населения прекращает сбор меда, чтобы посвятить этот день делу правосудия. Толстые бездельники, висящие гроздями на медовых стенках улья, беспечно спят, но целая армия разгневанных дев грубо пробуждает их ото сна. Доверчивые, ничего не подозревающие самцы просыпаются, не веря своим глазам; их удивление едва пробивается сквозь их лень, как луч луны сквозь воды болота. Им кажется, что они сделались жертвами какой-нибудь грубой ошибки, озираются кругом в недоумении, и доминирующая потребность всего их существования, проникая в их тупые мозги, толкает их к медовым чанам за утешением. Но уже кончились для них сладкие майские дни, прошло время душистого липового цвета, нет больше постоянных ароматов шалфея, богородской травы, клевера и майорана. Вместо прежнего свободного доступа к гостеприимным кладовым, равнодушно открывавшим перед ними двери к сладким и обильным запасам, они теперь встречают перед собой колющий лес отравленных жал. Изменилась счастливая для них атмосфера обители. Вместо приятного аромата меда теперь распространился какой-то едкий запах яда, капельки которого сверкают на концах жал и свидетельствуют о повсюду разлитой по отношению к трутням ненависти и мщении. И раньше чем самцы успевают сообразить, что произошел неслыханный переворот в их роскошной жизни, нарушение всех счастливых для них законов обители, на каждого из перепуганных паразитов набрасываются по несколько слуг правосудия; они стараются подрезать трутням крылья, перепилить ножку, соединяющую их брюшко с грудью, отрезать трепещущие щупальца, вырвать лапки и найти щель между кольцами его лат, чтобы вонзать туда свой меч. Огромные, невооруженные, лишенные жала существа и не помышляют о сопротивлении; они стараются ускользнуть от врагов или подставить спину сыплющимся на них ударам; опрокинутые же на спину, они неуклюже отшвыривают в разные стороны своих неумолимых, неотвязно пристающих к ним врагов или, кружась, тащат за собою в диком вихре всю толпу врагов, пока не истощатся их последние силы. Через очень короткое время они приходят в такое жалкое состояние, что будь на месте пчел люди, то немедленно заговорила бы о пощаде всегда тесно уживающаяся в нашем сердце рядом со справедливостью жалость – но в сердце черствых, признающих только глубокий, сухой закон природы работниц нет места ни для жалости, ни для пощады. Крылья несчастных уже изорваны, их лапки вырваны, щупальца уничтожены, и их великолепные черные глаза, зеркало пышных цветов, отражавшие синеву лазури и невинную гордость лета, теперь заволакиваются страданием и отражают одну лишь горечь и отчаяние смерти. Одни погибают тут же от своих ран, и их тела немедленно относятся двумя-тремя палачами на отдаленные кладбища; другим, раненным не столь тяжело, удается забиться массою в какой-нибудь угол, но тогда беспощадная стража блокирует их там, пока они не погибнут с голоду. Многие успевают добраться до выхода и исчезнуть в пространстве, увлекая за собой своих противников; но к вечеру, томимые голодом и холодом, они возвращаются назад и толпятся, умоляя о крове, у входа в улей; однако и на этот раз они встречаются с неумолимой стражей. На следующий день работницы первым делом убирают с порога улья трупы бесполезных великанов, и память о праздном племени исчезает из обители до следующей весны.

Нередко случается, что избиение происходит в один и тот же день во многих ульях пчельника. Сигнал к избиению подают наиболее богатые и наилучше организованные ульи. Несколько дней спустя следуют их примеру и менее благоденствующие республики. Только самые бедные и слабые поселения, у которых царица слишком стара и почти бесплодна, сохраняют самцов в надежде на оплодотворение ими могущей еще родиться новой царицы до наступления зимы. Это неизбежно заканчивается катастрофой. Все племя – царица, трутни и работницы – составляет тогда одну тесно сцепившуюся голодую массу, которая и погибает во тьме улья еще до выпадения первого снега».

На уроке при объяснении способов распространения семян можно использовать следующий пример, приводимый Метерлинком: «Не забудьте при случае изучить ближе строение обыкновенной маковой головки, которую можно найти в любом аптекарском магазине. Эта добрая толстая головка построена с мудрым расчетом, достойным величайших похвал. Она, как известно, заключает в себе тысячи чрезвычайно мелких черных семян. Дело в том, чтобы разбросать эти семена как можно ловче и как можно дальше. Если бы полость, заключающая их, лопалась или открывалась снизу, драгоценный черный порошок образовал бы бесполезное пятно у подножия стебля. Но семена могут выходить лишь из отверстий, проколотых наверху оболочки.

Достигнув зрелости, эта оболочка повисает на своей ножке и при малейшем движении словно кадит в воздухе и обсеменяет большое пространство, подражая точь-в-точь движению сеятеля».

В книге «Разум цветов» очень поэтично описано абиотическое опыление валлиснерии водой: «Все существование этого маленького растения протекает в глубине вод, в полусонном состоянии до брачного часа... Тогда женский цветок медленно развертывает длинную спираль своей ножки, поднимается, выныривает из воды и распускается на поверхности пруда. Из соседнего корня мужские цветки, виднеясь сквозь освещенные солнцем воды, полные надежды, в свой черед поднимаются на свидание с той, которая, качаясь, поджидает их и зовет в очарованный мир любви. Но, достигнув средины пути, они внезапно останавливаются: их стебель, источник их жизни, оказывается слишком коротким, и никогда не дотянуться им до царства света, где могло бы совершиться соединение тычинок и пестика... Было ли у мужских цветков предчувствие ожидающего их разочарования? Во всяком случае, несомненно то, что каждый из них спрятал в своем сердце воздушный пузырек... Минуту они как бы застывают в нерешительности, но вдруг, сделав героическое усилие навстречу счастью, самое поразительное, какое я знаю в жизни насекомых и растений, – решительно порывают связь, которая соединяет их с жизнью. Они отрываются от своей ножки, и лепестки их, в несравненном порыве, среди жемчужной радости, лопаются на поверхности воды. Смертельно раненные, но светлые и свободные, они некоторое время плавают рядом со своими беспечными невестами; соединение совершается, после чего жертвы погибают, унесенные течением, в то время когда их супруга, уже ставшая матерью, замыкает свой венчик, где живет их последнее дыхание, скручивает свою спираль и снова опускается в водную глубину, чтобы там вынашивать плод героического поцелуя».

А вот как интригующе пишет Метерлинк о термитах: «Энтомологи, ссылаясь на геологов, предполагают, что цивилизация термитов, которых в народе называют «белыми муравьями», хотя их белизна весьма сомнительна, на сто миллионов лет предшествует появлению человека на нашей планете. …Эта древнейшая из известных цивилизация – самая интересная, самая сложная, самая разумная и, в определенном смысле, самая логичная и лучше всего приспособленная к трудностям существования из тех, что появились на Земле до нашей. С некоторых точек зрения, несмотря на свою жестокость, мрачность и часто омерзительность, она стоит выше цивилизации пчел, муравьев и самого человека».

Кстати, Морис Метерлинк – не единственный литератор, отдавший дань биологии. Так, например, Владимир Набоков основным и любимым занятием считал не литературу, а энтомологию.